Внешние очертания пучков электронов, сконфигурированных пушками, живо напоминали хищных птиц, так что поднявшиеся было в воздух утиные стаи, увидав летящих им навстречу соколов и беркутов, стремительно разворачивались обратно.
Впрочем, гигантские кинескопы быстро пришли в негодность: перепуганные насмерть утки гадили прямо в воздухе со скоростью, практически равной скорости разогнанных в коллайдере электронов.
Птицы перестали рваться на волю, осели на краймских прудах и озерах. И были быстро перебиты местными жителями. Теперь утки считались чуть ли не вымершими, утиное сало – редким деликатесом, и только Дориан Грей и Зеленые Человечки знали, сколь многочисленна поселившаяся в Резервации стая. И с недавнего времени – воскресная личность донны Лючии.
Наблюдая за тем, как всегда сдержанный герр Линденманн в белоснежных вязаных носках бежит к воротам, сжимая под мышкой фиолетовые болотные сапоги, Ди прислонился лбом к холодному оконному стеклу. Несмотря на бессонную и богатую переживаниями ночь, спать расхотелось. Но и в доме посветлело; если не заснуть, Ди не сможет здесь находиться. Он сойдет с ума, окруженный стенами и вещами, до сих пор хранящими, как ему казалось, прикосновения родительских взглядов и рук.
Ди зажмурился и положил на стекло ладони. Он так устал, что не в состоянии вести машину. Поэтому город отпадает. А не прогуляться ли за герром Линденманном, не поучаствовать ли в утиной охоте в качестве независимого наблюдателя?
Он закутался в длинный камуфляжный плащ с капюшоном, вздыхая, втиснул ноги в отцовские прорезиненные берцы, застегнул на высокой частой шнуровке непромокаемые клапаны.
Заболоченные берега пруда все еще лежали в тумане, но он уже рвался, рассеивался утренним солнцем, расползаясь по блеклой от инея зимней траве и цепляясь за голые ветви деревьев. Под этими-то ветвями, спутанными в хрусткое черное кружево, и устраивались на ночь знаменитые краймские утки.
Когда появился Ди, герр Линденманн уже ощипал нежные утиные тельца и теперь разделывал их, мурлыча себе под нос. Ди прислушался. И, мысленно перекладывая слова на современные языки, опознал древний восточноверхегерманландский:
Dein weisses Fleisch erregt mich so…
Ich bin doch nur ein Gigolo…
"Твоя белая плоть так меня возбуждает… Но я всего лишь жиголо…" Сидящий на корточках герр Линденманн ритмично подергивал головой в такт мелодии.
Dein weisses Fleisch erleuchtet mich…
"Твоя белая плоть озаряет меня…" Почувствовав чужое присутствие, герр Линденманн быстро обернулся, и выщербленный армейский нож соскользнул.
Mein schwarzes Blut und dein weisses Fleisch…
"Моя черная кровь и твоя белая плоть…" Поднимаясь, воскресная личность донны Лючии закончила куплет и сунула порезанный палец в рот.
Дымчатый утиный пух прилип к помятой траве. Рассыпанные рядом с плетенной из тонкого лыка авоськой старинные теннисные мячики, которыми герр Линденманн сбивал из рогатки птиц, заскорузли от болотной грязи. Проследив за взглядом Ди, герр Линденманн смутился и хрипло пообещал:
– Я все уберу, мистер Грей.
Ди согласно опустил ресницы. Он не любил оставлять следов: обитающие в самой чаще Зеленые Человечки давным-давно позабыли, что Резервации создавались для греев. Иначе как бы Ди удавалось в детстве подолгу оставаться в лесу на самообеспечении? Он даже облизнулся, припомнив пряно-сладкий вкус человеческой крови.
Die Spur ist frisch und auf die Brucke…
Tropft dein Schweiss dein warmes Blut…
Ich seh dich nicht… Ich riech dich nur… Ich spure Dich…
– тихонько завел герр Линденманн. "След свежий, и на мост… Капает твой пот, твоя теплая кровь… Я не вижу тебя… Я лишь слышу твой запах… Я чувствую тебя…"
И Ди ясно представил себе – прямо как увидел вживую – воскресную личность донны Лючии, чавкающую своими фиолетовыми сапогами по тине; разгоняющую изумрудную ряску на воде; раздвигающую дрожащими от нетерпения руками рогоз и осоку; подкрадывающуюся к осоловелым от утренней свежести уткам…
Когда-то он сам точно так же крался по чуть слышно потрескивающей от инея траве, тянул руки – не к рогатке и теннисным мячам – к покрытым цыпками шеям… Ди моргнул и тряхнул головой, отбрасывая некстати выплывший из глубин памяти морок. Ничего такого не было. Он просто выслеживал ослабших и старых Зеленых Человечков – как правило, угасающих или неизлечимо чем-нибудь больных – и гуманно помогал им отойти в мир иной.
Der eine sto?t den Speer zum Mann…
Der andere zum Fische dann…
– тянул герр Линденманн, отбивая такт легкими взмахами руки. "Один вонзает копье в человека… А другой – в рыбу…" К перепачканным утиной кровью и жиром пальцам прилипли разноцветные перышки.