Образовался паритет. И наскучил родителям довольно быстро. Они уже разыграли на спичках, куда обратить тоскующие взоры, мятущиеся души и чешущиеся руки, но мама, подсчитав убытки и навар, решила папу приостановить.
И правильно сделала: Ди помнил, как несколько раз игры доводили родителей почти до полного банкротства. Тогда Ди отправляли на самообеспечение в лес.
По возвращении он находил, что количество антикварных коллекций в доме вроде бы уменьшилось, папа с мамой виновато вздыхают, косясь друг на друга, а тетя Джулия при встрече обзывает Ди "бедненьким бедняжкой" и приглашает не стесняться заезжать в гости к обеду и ужину.
К счастью для Ди, ЗАДовская бомба попала в пятнистую родительскую "Корову" ровно накануне очередной авантюры.
К счастью для Ди, это случилось за границей Резервации, и сбежавшиеся к воронке немногочисленные люди не вспомнили, когда и для чего лес в этих краях высаживался так густо и куда и зачем ведет эта странная, веками не чиненная дорога.
К счастью для Ди, тетя Джулия и дядя Юури к тому времени уже официально объявили о своем участии в эвакуации на Большую землю и при всем желании не смогли бы вписать совершеннолетнего Ди в семейную карточку.
К счастью для Ди, у него хватило ума и сил отказаться и от купленного за бешеные, по словам дяди Юури, деньги золотого эвакуационного билета – из тех, что до сих пор кладут в дешевые шоколадки "Чарли". По слухам, паром, на котором отправились дорогие родственники, каким-то образом оказался в море аккурат в вечернюю бомбежку. Ди не знал, сумели ли тетя Джулия и дядя Юури спастись, – но на всякий случай поверил в худшее.
К несчастью – Ди остался совсем один.
Во всем доме.
Во всей Резервации.
Во всем городе.
И на всем острове.
Последний из Греев.
Последний из греев.
А имя он поменял давно, еще когда впервые пошел в школу – вначале в качестве ученика, конечно. То есть, как и полагается у людей, у Ди тоже в начале было слово. Только в его случае словом этим было имя.
Данное родителями "Ким" ("Скромно и со вкусом, – приговаривала тетя Джулия. – И не было известно, какой ты выберешь пол!") ему никогда не нравилось, и Ди – практически сразу, едва лишь полностью осознал себя – стал Дорианом.
Он до сих пор помнил бровь – одну, объединенную из двух – учительницы незалежной литературы, ползущую вверх, подпирая и даже сминая тщательно, но неумело замазанные тональным кремом морщины на лбу.
– Дориан? – переспросила учительница. – Дориан Грей?
Маленький Ди важно кивнул, усаживаясь за парту, а парочку хихикнувших новоиспеченных одноклассников пригвоздил к месту коротким тренированным взглядом.
Он посещал эту школу недолго, а потом осел дома, заявив родителям:
– Книги интереснее людей.
Папа согласно кивнул. Мама чмокнула Ди в макушку и спросила, не хочет ли он на ужин лимонного пирога. Хотел, конечно. Пока Ди не станет взрослым, есть ему нужно часто-часто.
Когда в дом перекочевала вся библиотека Резервации и Ди перевернул последнюю страницу, оказалось, что книг давно уже никто не пишет – у людей появилось аудио, видео и дела поважнее. Ди расстроился: неужели не осталось ничего, что он мог бы узнать? Узнавать новое – ужасно приятно.
Посовещавшись, родители пристроили его в ту самую школу – учителем. Можно сказать, незадолго до своей смерти. Но Ди, привыкший считать время человеческими годами, решил, что сказать так было бы неправильно: все-таки несколько поколений смениться успели.
– Если б не Резервация, – обмолвился как-то папа, – мы бы жили с их скоростью, и пришлось бы снова перебираться в полярные широты. И Ди заметил, как передернуло маму – словно от ледяного холода.
Ди теперь хорошо знал, что такое этот холод. И если бы не понимал, что берется он изнутри, из самой середины груди, мог бы подумать, что рядом с ним, в опустевшем и пыльном доме, поселилось что-то невидимое, стылое, чужое, – не скрашивая внезапно накрывшее Ди одиночество, а словно усугубляя его незримым присутствием, подпитывая, лелея.
С раннего утра до позднего вечера Ди метался по городу, выжимая из "Ягуара" все силы, но – аккуратно не высовываясь из тени. После захода солнца возвращался в онемевший, ослепший дом, обшаривал кухню в поисках съестного, а после, все так же не зажигая света, поднимался на второй этаж и с головой нырял под тяжелое ватное одеяло. Он подолгу ждал сна, а тот приходил далеко не сразу.