Так типично по-глупому враги годами осыпали Крайм бомбами и гуманитарной помощью, вместо того чтобы просто обрезать провода и перебить трубы, лишив таким образом, непокорных и со всеми несогласных жителей электричества, водопроводной воды и всего такого прочего - что там еще им необходимо…
Распахнув дверцы “Ягуара”, Ди вытянулся на заднем сиденье и наконец погрузился в сон, а когда проснулся, вспомнил, что собирался проверить и подпитать дом тети Джулии и дяди Юури.
**10**
Час неспешной езды в самую глушь, к центру Резервации, и он на месте. Ди насторожился уже возле широкого оврага, за которым стояла кипарисовая роща и начинались владения тети Джулии и дяди Юури: в воздухе витало нечто, всегда оставляемое тенью, разрушенной против воли хозяина, щекоталось в ноздрях, царапало горло. Сердце у Ди сжалось. Он приготовился к самому худшему.
И не зря.
Вместо дома греев, с черепичными крышами, витыми башенками, выбеленными известью колоннами и аккуратным палисадником, Ди увидел огромную воронку. И жалкий остаток накренившейся стены на ее краю - непонятно как не упавший, не отброшенный в сторону, не развалившийся в пыль.
Он ударил по тормозам, и “Ягуар” отозвался недовольным шипением. Автомобиль слегка занесло на ковре из слежавшихся зимних листьев, шоркнули по корпусу ветви ближайших деревьев. Ди тоже шипел - бессознательно и громко, а потом зарычал, стискивая рулевое колесо враз похолодевшими пальцами. Из прокушенной губы на подбородок брызнула кровь.
Грея отрезвил ее запах. Он утерся рукавом, тупо посмотрел на широкий бурый мазок, окрасивший светло-серый деним. Куртка валялась на пассажирском сиденье. Ди зачем-то прихватил ее, вылезая из машины, натянул, застегивая и на молнию, и на кнопки, и даже на дополнительные липкие клапаны. И затянул все шнурки. Словно пытался отсрочить неизбежное. Словно это на что-то могло повлиять.
Судя по глубине и диаметру воронки, в дом попала по меньшей мере сдвоенная пятитонка Батона-Януковского с самовзрывающимся стабилизатором. Конечно, это была трагическая случайность: скорее всего, один из возвращающихся домой бомбардировщиков сбросил на лесной массив не израсходованные за текущий вылет боеприпасы. И совсем недавно: может, пару дней назад. Или, допустим, вчера вечером, пока Ди бродил по подземельям в компании Стерха и его друзей. Находись он дома, обязательно ощутил бы взрыв.
Из-под ног с шорохом обрывались мелкие камни, скатывались в середину провала. Кусок стены с выпирающими во все стороны огрызками кирпичей опасно клонился туда же, вот-вот упадет. Ди решил обойти его с другой стороны и… что?.. столкнуть вниз? Чтобы и следов никаких не осталось?
Он и сам не знал; были бы хоть какие-нибудь развалины и обломки, попытался бы раскопать, что-то вытащить… А так…
А так - механически прошагал по краю, зашел к стене с противоположной стороны - оттуда, где мерз уцелевший, по счастью, незагоревшийся лес, поднял глаза и увидел… увидел… Нет, действительно увидел: яркие, блестящие краски, свежие, кажутся еще мокрыми… По всей стене… По всему остатку стены… И осыпавшиеся рядом куски - пестрят разноцветьем пятен…
Уцелела лишь часть граффити: сумрачная хвойная чащоба, мшистые стволы, плотно теснящиеся друг к другу. Старая просека, развалившиеся пни еле видны под молодой порослью. Узкая, выложенная кирпичом дорога, блекло-желтая, как осенний кленовый лист, уже битый первыми заморозками. Вьющаяся через всю стену, режет она рисунок надвое, отрывая утомленные тяжестью бурого мха и фиолетовых шишек ели от ласкового летнего солнца, прозрачной голубизны небес и обломанных взрывом… похоже, что шпилей цвета янтаря, аметиста и изумруда на горизонте.
Ди показалось, что дорога, выметнувшись из нарисованного мира, ощутимо хлестнула его по щеке и одновременно ударила под дых, разом выбив из легких воздух. Вместо горечи развороченного камня и земли нос, рот, да всю грудь заполонил вкус и запах свежей хвои. Слезы мешали моргнуть - они словно застыли древесной смолой. Сквозь их тусклую, жгущую веки дрожь Ди заметил на желтом кирпиче маленькие черные фигурки и удивился: как же не разглядел с самого начала?
Он знал эту детскую сказку про девочку с собачкой и тремя совершенно несуразными, выдуманными чьим-то воспаленным разумом существами. Древние писатели яростно таскали сказку один у другого, каждый рассказывал по-своему, но суть все равно не менялась: малолетнюю идиотку занесло в чужие земли, и дорога, вымощенная желтым кирпичом, в конце концов вернула ее домой - просто не так, как хотелось, предполагалось или было задумано в принципе.
А еще Ди знал, что художнику, нарисовавшему эту картину на стене брошенного жилища тети Джулии и дяди Юури, пришлось не только добраться почти до центра Резервации, но и войти в тень, наглухо запечатавшую дом и сад.
И вот это - настоящая сказка, более невероятная, непостижимая и невообразимая, чем ожившие соломенные и железные пугала, говорящие звери или все на свете желтые дороги, уводящие доверчивых и самонадеянных глупцов в фальшивые изумрудные города.
**11**
Оставшуюся часть зимы Ди перечитывал книги, переслушивал аудио, пересматривал видео. И еще раскапывал архивы антикварных газет. И не просто раскапывал. Починив в “Ягуаре” орадио, он зафиксировал ручку настройки на тавропыльской частоте, ежедневно внимая местным объявлениям, и, стоило кому-то заикнуться о продаже бумажных носителей, тут же отправлялся по надиктованным адресам.
Читал он тоже в машине, изученное вносил в дом и сваливал на пол в домашней библиотеке, наказав каждой личности донны Лючии, кроме Фрумы-Дворы, раскладывать книги и газеты по датам выхода, а затем - по специально выделенным полкам. Умело и быстро сортируя информацию по ходу чтения, Ди к весне превратился в лучшего - а может, и единственного - в мире специалиста по художникам Крайма.
Но как привязать эту свою новую профессию к поставленной цели, пока не видел: с тех пор как художники, спасаясь от преследования, ушли под землю, у журналистов и писателей пропал к ним интерес.
В единственном руководстве для охотников утверждалось, что на поверхность художники больше не выходят, поскольку теряют сознание от избытка свежего воздуха и могут умереть, а кроме того - из-за долгого нахождения в темноте утратили способность видеть при свете дня.
Мысленно Ди составил список вопросов, которые хотел бы задать Стерху и его команде, и еще один - для Федора Убейконя. Кто он и его люди, и чем они занимались в метро, Ди догадывался, но не был уверен и решил как-нибудь расспросить того же Стерха.
Он несколько раз ездил к картине… Нет, он ездил к ней постоянно. Сфотографировал, снял на старинную камеру, даже пытался срисовать. Разумеется, безуспешно. Хорошо, что бомба не падает дважды в одну и ту же воронку…
Странно, что после этого взрыва, фактически лишившего Ди последнего ощущения других - не папы с мамой - греев, он перестал чувствовать себя одиноким. Глубоко в груди - прямо из невидимого ожога, причиненного стылым холодом родительской смерти - зарождалось что-то новое. Напоминающее бутон цветка, окруженный красноватыми полупрозрачными листьями.
Где-то есть человек, владеющий известной ему тайной. Художник, нарисовавший картину, которая снова сделала Ди по-настоящему живым. А он, в свою очередь, сделает все, чтобы его найти.
**12**
Стерх появился в марте. Ди вышел на школьное крыльцо, щурясь вечернему солнцу, и увидел группу младшеклашек, восторженно толпящихся у прислоненного к стене мотоцикла. Его хозяин - в бордовой замшевой жилетке на голое тело - торчал рядышком, упираясь подошвой кроссовка в испещренные меловыми и угольными надписями кирпичи. Кроссовки - синие с белым - выглядели новыми, джинсовые шорты - тоже, а из карманов торчали знакомые жестянки с круглыми боками. “Пыво от Ардагана”, - понял Ди и отогнал школьников обратно на площадку продленки.