- Вот именно. - Ди ничем не показал своего удивления. Не ожидал он от Стерха… заботы. - Так что выкладывайте быстрей, что хотели, мне некогда.
- Слушайте, - Арсений, явно собравшись с духом, шагнул вперед, - а вы расскажете гетману Стерху… ну, что это мы?
- Обязательно, - пообещал Ди. - Смотря что “вы”.
- Мы - видели. - Гордо.
- Да, видели!
- Не мешай. - Арсений оттер младшего брата в сторону. - Мы должны договориться. Мы скажем, что видели, а вы расскажете про нас гетману Стерху. А если получите премию, мы хотим половину, пятьдесят процентов. Согласны?
- Двадцать пять. И я не могу ни на что согласиться, пока не пойму, о чем идет речь.
- Ну… мы кое-что видели и хотим стать охотниками. Вы попросите гетмана Стерха нас принять. Он же вам не откажет. А мы хотим всего лишь тридцать пять процентов премии.
- Двадцать пять. Да, возможно, гетман Стерх мне не откажет. - По правде сказать, Ди не видел смысла в продолжении этой беседы. Было совершенно ясно, что толку от посещения кладбища никакого не будет, он опоздал, все картины разрушены, ничего полезного здесь нет. - Так за что я должен получить премию?
Арсений мялся, Клоп нервными движениями поправлял на плече ремень, на котором болтался его автомат. Пора взять инициативу в свои руки и убираться отсюда.
- Вы, ребята, определитесь сначала, чего хотите. - Ди отвернулся, делая вид, что собирается уйти, и оба они невольно подались вперед, протестуя.
- Ладно, если поймаете того малювальника, нам двадцать пять процентов! - выпалил Клоп на одном дыхании.
- И чтобы гетман Стерх принял нас в свой отряд, - добавил Арсений. - Здесь были охотники, но мы не стали им ничего рассказывать. Пусть сами ищут.
Ди уловил в его голосе мстительную досаду.
- Что за малювальник? - Он постарался не выказать свой внезапно возникший, и тоже шкурный, интерес.
- Ну… - Арсений понизил голос. - Мы знаем, кто тут все разрисовал. То есть не знаем, но видели… В общем, знаем. Ну, короче говоря…
Короче говоря, Ди заставил их отойти в тенек ближайшего кипариса - посеченного и с обломанной верхушкой, но живого - и “начать по порядку и с самого что ни на есть начала”.
Понадобилось много греевской выдержки, потому что подростки восприняли его приказ буквально и полчаса потратили на выкладывание истории своего немаленького семейства.
Насколько слушающий вполуха Ди разобрался в хитросплетениях этой редкостной тягомотины, одна из то ли тетушек, то ли прабабушек всю жизнь ухаживала за какой-то родственницей семерых Арсениев - такой древней, что она своими глазами видела в зоопарке живого тавра и застала торжественное открытие первой станции краймского метрополитена. И даже успела поработать на подземном строительстве.
Тетя Аркаша-Шахимат - так ее звали - рассказывала всем, кто имел несчастье оказаться поблизости, о том, какой прелестницей когда-то слыла. И как один сраженный наповал ее внешностью художник - “малювальник, то есть” - презрев законы божии, написал ее портрет в полный рост. Подумаешь! Гордая девушка, разумеется, отказала дурачку во взаимности.
Малювальник был странным и вместо холста использовал наружную стену собственного дома. Дом сожгли, малювальника выперли из деревни, а Аркашу-Шахимат срочно выдали замуж за хорошего человека и подальше от родных пенат. Когда же хороший человек превратился в плохого и отправил красавицу-жену самостоятельно зарабатывать на свои прихоти, не имеющая образования или талантов Аркаша-Шахимат в конце концов оказалась в подземке.
Она выписывала и закрывала наряды рабочим, караулила их лопаты и обеды, иногда помогала убирать строительный мусор. Нежные женские ручки быстро покрылись несводимыми пятнами и мозолями, осиная талия утонула под слоями жира, а черты лица исказила маска смиренного равнодушия. Конечно же, знаменитый малювальник не узнал в хмурой оплывшей бабе, которая на открытии очередной станции метро наступила ему на ногу и была тут же отогнана негодующими начальниками в костюмах, свою бывшую возлюбленную.
Баба спряталась за ближайшей мраморной колонной и всю церемонию не сводила глаз с почетного гостя, величайшего художника всея и всех, бывшего и нынешнего мужа дух десятков известных на весь свет красоток, отца кучи гениальнейших детей, автора метрополитенных статуй, мозаик и росписей, и прочая, прочая, прочая. Он жил на Большой земле, навещая тогда еще полуостров Крайм лишь по особым приглашениям и государственным праздникам, водил дружбу с Бессменным и Бессмертным Прокуратором Наталко, а в свободное время самоотверженно стоял у кормила культуры и искусства.
Аркашу-Шахимат же дома ждал нелюбимый супруг и шестеро вечно орущих и дерущихся отпрысков, за которыми присматривали выписанные из деревни престарелые мужнины сестры. Она всю жизнь так страдала, а этот негодяй ее даже не узнал! Или - скорее всего - сделал вид, что не узнал. А ведь клялся в вечной любви, предатель! Жаль, что на ней в тот день были обычные пролетарские лодочки с дерматиновыми бантиками, а не какие-нибудь шикарные туфли на острых железных шпильках, чтобы насквозь проткнуть его подлую ногу!
Если коротко, тете Аркаше-Шахимат, ввиду отсутствия подручных средств, пришлось проклясть неверного возлюбленного, наслав на него и его потомство до семьсот семьдесят седьмого колена все, что только пришло ей в голову. Особенно удачным ходом стало “шоб у вас у всех зенки повылазили”, ибо, понятное дело, художник без глаз - как без рук.
И лишь оказавшись в тот день в родном гнезде и надавав скачущим по двору детям подзатыльников, поняла Аркаша-Шахимат интересную вещь: прожитые годы не оставили на гадком малювальнике ни малейшего следа. Будучи отцом и дедом, он ничуть не изменился, все так же роскошно сверкал, подлец, бирюзовыми очами, жемчужными кудрями и сахарными зубами. И отказывался меняться и дальше, вплоть до того дня, когда начало сбываться тетушкино проклятье, малювальников объявили вне закона и прогнали слепнуть под землю, а у самой Аркаши-Шахимат выпал последний коричневый зуб.
Он просто исчез, этот Джонни Грей, растворился, будто и не было. Болтали еще, что он - совсем не тот, за кого себя выдавал, и даже рисовать и все прочее вообще не умел, а заставлял работать кого-то другого.
Так вот, к чему это все. Тетя Аркаша-Шахимат к концу жизни окончательно тронулась умом и твердила, что малювальники - на самом деле самолично ею “порченные греи”, хотя любой дурак знает, что греев из Крайма давным-давно вывезли, а чертовы малювальники - всего лишь чокнутые мутанты, наподобие сказочных Зеленых Человечков.
Про Джонни Грея в Буратино написано, что он был министром просвещения - электричества, то бишь, - пока не скончался от гангрены ноги, вызванной укусом ежа. Вранье, естественно. То есть принятая правительством и обоснованная историками точка зрения. Ну, короче, вы поняли.
Еще тетя Аркаша-Шахимат говорила, что картины малювальников живые и через них ходит “желтоглазое зло на шести крысиных лапах”… Правда, это потому что у нее было шестеро детей, которые досаждали ей, словно крысы, пока не перемерли от старости.
Так вот, тетя наконец преставилась. А перед смертью строго-настрого наказала похоронить ее на старом каратарском кладбище и непременно в полдень, “пока зло ничего не видит от солнца”. Ага, так и сказала. Хоть сюда мульон лет уже никто не ходит, родители всех Арсениев, посовещавшись, решили уважить последнюю просьбу несчастной бабки и выбрали место для новой могилы - “где-то туточки, промежду старыми”.
Но когда они начали копать, земля провалилась “ажно до самого донышка”, а из ямы послышалась стрельба и крики. Родичи Арсениевские в страхе разбежались, тетю Аркашу-Шахимат с кучей извинений оттащили в крематорий, а на кладбище с тех пор начались какие-то шевеления - в основном, по ночам. То надгробие само собой упадет, то яма появится - не от бомбежки, а как бы изнутри прорытая.
Каратары наняли сторожа, поселили его в рощице, шалашик поставили и пулеметик ручной выдали. Но сторожить ему пришлось недолго: в одну ночь вышел он из шалашика и увидел, как с каждого камня могильного смотрят на него светящиеся запрещенными красками лица. Так и скопытился на месте, и зарплату первую получить не успел, сердце отказало.