Кстати, клюквенного цвета вмятину в стене он отмыл и заштукатурил, а вот до подоконников в гостевом флигеле руки так и не дошли. Самое время ими заняться. Если, скажем, пойманный художник будет вести себя неадекватно или просто захочет уединения, не селить же его в комнатах, разукрашенных следами бесовских когтей.
Он отправился во флигель прямо из гаража - оценить масштабы предстоящей работы. Вопреки ожиданиям, оказалось, что чинить придется лишь один подоконник - тот, что у выходящего на веранду окна. Зиленцорн избороздил его глубоко и практически выломал посередине. Непонятно, чего добивался: лучше бы заколоченные ставни пытался выбить, что ли.
Ди взялся за края подоконника и нажал. Древесина треснула и рассыпалась, оставив в его руках два иззубренных обломка. Выкусывая из подушечки указательного пальца занозу, Ди смотрел в обнажившийся черный проем… и в нем что-то белело… и дерево не было трухлявым… и такие пустоты в стенах не возникают сами по себе…
- Ist kein Licht am Horizont, - раздался сзади гулкий тягучий голос.
Желтые радужки Зиленцорна светились в сумеречной полутьме. Ну да, на горизонте действительно нет света: день успел подойти к концу. Ди провел во флигеле гораздо больше времени, чем намеревался.
- Говори по-человечески. - Он вытащил из дыры небольшую пачку бумаги, перевязанную знакомой черно-оранжевой ленточкой. На самом деле Ди даже обрадовался появлению вторничной личности донны Лючии, хотя это и сулило возвращение к затянутым паутиной углам и привкусу горелого в каждом поданном блюде.
- Spring! - отозвался бес. И, подумав, перевел: - Прыгай!
- Я тебе футболку подарю. - Ди стряхнул с бумаги слежавшуюся пыль и принялся распутывать заскорузлый узел. - На ней написано: “Мы не скачем!”
Willst du dich von etwas trennen…
Dann mu?t du es verbrennen…
- пропел Зиленцорн голосом герра Линденманна. “Если хочешь от чего-то избавиться… Ты должен это сжечь…”
- Прекрати, - отмахнулся Ди, покосившись на кривящиеся в усмешке тонкие губы. Бес пробежал по ним языком, приподнял изломанные посередке брови. Миндалевидные глаза расширились, изображая невинное недоумение. - Ну что? Иди лучше в дом, к ужину накрой.
Он наскоро просматривал бумаги. Письма, обычные письма, частью написанные выцветшими от старости чернилами, частью отпечатанные на древних пишущих машинках, еще механических.
- Мне еда не нужна. - Зиленцорн издал короткий смешок. Шаркнул обутой в изящную кожаную туфельку ногой. Странно смотрелись над этими ступнями мускулистые мужские бедра, распирающие трикотаж домашних бермуд. - Это тело устало. Изношено. Стихло. Для грея ты соображаешь туго.
Ди почувствовал нарастающее раздражение. Не терпелось по-быстрому перекусить и запереться с находкой в библиотеке: каждый из рассыпающихся от ветхости конвертов адресовался его отцу.
- Слушай, - он едва сдерживался, чтобы не зашипеть, - чего ты добиваешься? Что ты вообще такое?
- Край мира.
- Что-что? - Ди оторвался от имени отправителя: “Эрих Грей”. - Что ты сейчас сказал?
- Край мира. Крайм. Ира.
Бес вытянул руки перед собой, сплел наманикюренные пальцы, хрустнул суставами. Глаза его закатились, лицо застыло и тут же начало обвисать, словно стекая по черепу. Руки упали по швам, спина сгорбилась, а потом распрямилась, оставив сутулиться плечи.
Донна Лючия подхватилась, негодующе бормоча себе под нос. Прислушивающийся Ди уловил “кильтык”, “гетры”, “рагу” и обреченно покрутил головой. Черт бы побрал этого Зиленцорна, вечно он пропадает, когда нужен!
Однако “Эрих Грей” - это что-то новенькое! Он быстро перебрал конверты еще раз. “Феликс Грей”. “Настасья Ф. Б. Грей”. “Николь Грей”. “Курт Альбрехт Оллард фон Линденманн-Грей”. И - сюрприз, сюрприз! - загадочная “Ф.-Д. Г.” из местечка под говорящим названием Мессерштадт. [12]
Зиленцорн прав. Ди слишком туго соображает.
- Как ваша фамилия? - спросил он, выходя на веранду. Ира Эрих, перебирающий на связке ключи, чтобы запереть флигель, повернулся к Ди, приоткрыл рот, собираясь ответить, и… отрицательно мотнул головой.
- Челядь носит фамилию хозяина, - буркнул он.
- А раньше? Раньше вас как звали, до того как ты сюда пришел?
Лицо донны Лючии приняло глуповатое выражение:
- Как это? Я родился в этом доме.
- Да ну? А остальные?
- Кто? - Эрих огляделся. Они шли к освещенному дому, перешагивая через пучки осенней травы, захватывающей садовые дорожки. - Тут никого нет, кроме нас.
- После донны Лючии никто не приходил?
- Я по-прежнему молюсь о ее прекрасной душе.
- А остальные, Ира Эрих? Вы говорили, все о ней молятся.
- Все, кто ее знал, да, - кивнула донна Лючия и посторонилась в дверях, пропуская Ди в дом. - Я уверен.
На этом Ди пришлось сдаться.
Прежде чем объявиться на кухне, он зарулил в душ смыть с себя наконец кладбищенскую гарь и древесную труху. Найденные в гостевом флигеле письма принес с собой и аккуратно положил возле наполненной тарелки. Котлеты и салат с пророщенным овсом. Значит, сегодня и любитель баскетбола наведаться успел. А на завтра, конечно, будет “ирландское рагу по скотскому рецепту”.
Донна Лючия сидела на другой стороне стола, закутанная в домашний халат, и чинно прихлебывала воду из прозрачного стакана. На кромке оставались пятна красной помады. Когда Ди разговаривал с Зиленцорном и Ирой Эрихом, ее губы были чисты. Это… Никки?
- К завтрашнему вечеру приготовлю рагу. - Мягкий баритон на кухне звучал как-то по-особенному уютно. - Ирландское, по скотскому рецепту. Я сам не пробовал, я вегетарианец. Но вам понравится.
- На вашем стакане кровь. - Теперь Ди почувствовал и запах.
- Ох, извините, прошу прощения. Это все десны. - Ира Эрих сполз со стула и проковылял к мойке. - Я что-то неважно себя чувствую последнее время.
“Это тело устало”. Да. Отлично. И что теперь делать? Ди так близок к разгадке, а тот, у кого, кажется, находятся ключи не только от флигеля, видите ли, “изношен и стих”. И… что?.. Лечить его?.. Искать другое тело?
Он кое-как закончил ужин и, наказав донне Лючии отправляться спать, подхватил со стола письма. Нет нужды переходить в библиотеку, здесь достаточно света и места. Ди приглушил лампы и погрузился в чтение.
**36**
Рассвет застал его там же, на кухне. Но теперь Ди возлежал в притащенном из гостиной кресле, положив голову на один подлокотник и перекинув длинные ноги через другой. Перевязанная черно-оранжевой полосатой ленточкой пачка конвертов валялась рядом на полу. Разочарование оказалось до такой степени сильным, что Ди не находил в себе желания шевелиться, не говоря уже о том, чтобы подняться на второй этаж и улечься в кровать.
Пепельная роза впилась шипами ему в сердце, обняла жгучими листьями и не желала выпускать. Как же беспощадно холоден аметист…
Письма, обычные письма. Написанные от руки, напечатанные на механических машинках. Друзья не теряют связи, интересуются делами друг друга, рассказывают о своих жизнях всякую ерунду. Кое-где упоминается “наш мальчик”, но у него всегда все хорошо. Так хорошо, что ни один из Греев не упоминает даже мальчикового имени.
“Наш мальчик” растет, учится, развивается. Вовремя пошел, вовремя заговорил, начал читать и писать, вовремя определился с половой принадлежностью и научился обращаться с тенью. Какой, однако, правильный мальчик.
“Не пора ли показать нашему мальчику воду?”
Дориан уже умеет ходить, и родители везут его к морю. Всей семьей, взявшись за руки, они часами бродят по дну, разглядывая водоросли - зеленые, бурые, красные, пугая любопытных креветок и рыб. Чем старше он становится, тем глубже в море забираются Греи. Вода резко отдает сероводородом, а вокруг нет ничего живого, кроме прячущихся по норкам червяков. Скукота.
“А как наш мальчик справляется в лесу?”
Дориан до смерти перепуган, его мир рушится, а мама сует сыну в руки походную аптечку. Папа, подпустив в голос вины и печали, объясняет растерянному ребенку новые слова: “банкротство”, “безденежье”, “самообеспечение”. Шеи Зеленых Человечков ломаются неожиданно легко, а не успевшая остановиться кровь оказывается теплой и вкусной. Их жалко, но Дориан быстро находит выход: он будет помогать слабым и больным, прекращая их страдания в этом жестоком мире.