Ровно в два он завел мотор.
Выцветшие фломастеры свободно катались под лобовым стеклом, ударяясь друг о друга. Пальцы постукивали по рулевому колесу, на котором болталась измятая полосатая ленточка. Ди ехал очень медленно, поворачивая голову из стороны в сторону.
Пепельная роза набухла до предела, угрожала вот-вот раскрыться ужасной невидимой раной. Ди закусил губу, мысленно прикасаясь к острым аметистовым листьям, уговаривая цветок вернуться ко сну, обещая, что вот уже скоро, скоро…
Стало больно дышать, а необъяснимое предчувствие заставляло кровь буквально распирать артерии и вены, рваться наружу из своих русел.
Цитрус, полынь и хвоя.
От одного до десяти, громким шепотом, через равные промежутки человеческого времени, по порядку.
Взрослый, самостоятельный, сильный. Он справится.
Раз.
За этим поворотом - дорога в сторону рощи, за которой лежит старое каратарское кладбище. Там покоится долгожительница Аркаша-Шахимат, сраженная обаянием легендарного Джонни Грея, а честные братья Арсении ходят в дозор патрулировать прах.
Ди пробежал взглядом по автомобильным зеркалам: никого! - и крутанул руль.
Два.
Бежевая машина, грязная и в разводах от недавнего дождя. Группа людей, тихо переговаривающихся, напряженных, опасных. В свете расставленных по асфальту переносных фонарей блестят на рукавах ярко-красные звезды из липкого пластика.
Сосредоточившись, Ди припарковался неподалеку, собрал и перевязал ленточкой выцветшие фломастеры и впервые за долгое время открыто сбросил с “Ягуара” тень.
Три.
Длинный белый автомобиль, внезапно возникший на пустом, казалось бы, месте, предсказуемо заставляет охотников развернуться и в момент перегруппироваться. Стихают голоса, поднимаются дула, чуть слышно щелкают предохранители. Что это поколение знает о греях! Особенно о греях, у которых в груди распускается страшная пепельная роза.
Ди, придав своей походке максимум ленивой небрежности, не торопясь прошел по тротуару, спустился на проезжую часть, остановился, миролюбиво показал пустые ладони.
Четыре.
Художника держат сразу двое. Узкие запястья перехвачены, локти надежно и грубо завернуты за спину. Он прижат грудью к немытому бежевому капоту, и лицо его, закрытое рассыпавшимися волосами, невозможно увидеть.
Чучу Ди узнал сразу - по островерхому капюшону коричневого анорака, натянутому чуть ли не до подбородка. Смуглая рука, сжимавшая столь любимый охотниками “Глюк”, опустилась первой.
- Здравствуй, Хесус. Приятного вечера, господа. И дама. Меня зовут Дориан.
“Я пришел с миром”.
Пять.
Кажется, это имя теперь не имеет значения. Правильно: ведь добыча поймана; значит, в силе остается только один приказ: грея не трогать.
- Че встал? Иди отсюда.
Обойдемся без тени. Разве грубость не должна быть наказуема?
Коса-самостийка слегка растрепалась у виска, торчит плохо пришпиленный кончик залитых клеем волос. Не эта ли милая барышня сыграла решающую роль в нынешнем отлове? Не нравится ли ей ломать беззащитным художникам пальцы?
Шесть.
Ди складывает непослушные губы в искреннюю обезоруживающую улыбку, нагоняет в глаза дружелюбия и тепла, призывает на помощь сногсшибательное обаяние легендарного Джонни:
- Я хотел просто посмотреть.
- Посмотрел? Вали, куда шел.
- Я мешаю?
Он повернулся, демонстрируя задний карман джинсов. Изящно отставив мизинец, приподнял неизменную светло-серую рубашку из практичного денима. Итак, дети. Каждый охотник желает знать… нет, каждый охотник знает: Стерх подарил свои фломастеры Дориану Грею. Всем все понятно, да?
Семь.
- Ладно, смотри.
Ди все-таки удается стать для них своим. Шестеро охотников, до этого момента застывших, впаянных во мрак, расслабляются, четверо убирают оружие. Хесус даже подходит ближе, наконец-то здоровается с греем за руку.
Он еле заставил себя не вырваться, не обтереть ладонь о штаны. Вместо этого - дернул охотника на себя, дернул фломастеры, дернул ленточку, колпачки. Сначала три - невероятно, насколько стремительнее людей бывают разъяренные греи. Потом еще два - тем, кто держал художника.
Восемь.
Как забавно: все падают лицами вверх, демонстрируя ночному небу торчащие из глазниц фломастеры. Розовый, желтый, зеленый, а еще - синий и голубой. Помаранчевый ющ - славная штука. С опешившего Хесуса, чучела соломенного, Ди сдергивает капюшон и, мельком глянув в расширившиеся черные глаза, полузабытым движением дробит позвонки.
Ди в жизни не нравился хруст, с которым ломается человеческая шея, но теперь он был доволен собой. Больше эти твари не смогут охотиться и убивать. Если кому-то что-то не по вкусу - добро пожаловать в Резервацию. В отравленной воде перенаселенного утками пруда мясо исчезает на удивление быстро.
Девять.
Он, маленький, изящный, как драгоценная статуэтка, - или это не он, а она? - беззащитно и сдавленно пищит, вырывается, запрокидывая голову, обнажая белеющее горло, и бьется, бьется… Ди аккуратно обхватывает художника, прижимает хрупкие руки к бокам, легко касается холодной мокрой щеки, вынуждает повернуть лицо, увидеть бездыханных охотников.
Из шершавого мрака на другой стороне улицы донесся короткий шорох. Крепко держа притихшего художника за ворот грубо сотканной рубахи, Ди изготовился выпустить тень. Зашипел, зарычал, подбираясь, вслушиваясь.
Десять.
Что-то шевелится на том тротуаре. Невысокая человеческая фигура делает шаг вперед из-под пробитого осколками каменного навеса, стоит, спокойно опустив руки, позволяя рассмотреть себя, и снова скрывается, неторопливо отступая во тьму.
Ди был почти уверен, что на прощанье гетман Стерх ободряюще улыбнулся.
***
Видишь? Видишь? Все кончилось.
Пепельная роза тебя дождалась, расцвела и тут же осыпалась легчайшими серыми хлопьями. Аметистовые листья бесследно растаяли, длинный шипастый стебель растворился в крови.
Не дрожи и не плачь, не всхлипывай так горько и тоненько. Все кончилось.
Ты нарисуешь вымощенную кирпичом дорогу, изумрудную траву, неземной горизонт и янтарные шпили башен. Я подарю тебе нужный оттенок аметиста, цвет пепельной розы, цвет навсегда ушедшего одиночества и тоски. Он искрится и перестал быть холодным.
Не бойся разомкнуть слипшиеся от слез ресницы. Не будет ни темноты, ни страха, ни отчаяния, ни боли. В моей тени всегда светло.
Я грей, и в моей тени есть любые краски.
Я впустил в нее тебя. Мир, который мы откроем, впустит нас.
Мы возьмем с собой жемчуг и бирюзу, теплый мед желтой радужки, серебряные кольца волос.
И захлопнем за собой двери, взорвем мосты и тоннели, отсечем прошлое, переступим через край, упадем и взлетим.
А те, кто вынужден будет остаться, для кого растопится лед, начнут все заново. Здесь. Без нас.
Потому что мы никому не нужны.
Разве только друг другу.
май-август 2014
Переделкино
===========================================
1. Война - дерьмо и воняет до небес (нем.) назад
2. Букв. “человек-достань” (англ.) назад
3. - Иди к черту! - Да что ты! - Поцелуй меня в задницу! (нем.) назад
4. - Говори же! - Ты так хорошо пахнешь… - Иди к черту! (нем.) назад
5. Ты ее слышишь (нем.) назад
6. Истина - словно гроза, она идет к тебе, ты ее слышишь (нем.) назад
7. Цыц! (австрийский нем.) назад
8. Адепты пагубного изобразительного искусства (укр.) назад
9. Не разочаровывай меня! (нем.) назад
10. За убийство многих рисовальщиков (укр.) назад
11. Кто гогочет громче (укр.) назад
12. Messerstadt - букв. “город ножей” (нем.) назад
13. Осторожно! Миграция уток! (надпись на дорожном знаке) (нем.) назад
14. Поднявший меч от меча и погибнет (лат.) назад
Руна Аруна. Всё в дыму…