После этого мы надолго замолчали, и посуду после ужина Люси стала мыть с подобающим ситуации выражением лица.
Дорогая Пенни.
У меня опять начались эти чертовы месячные.
Пишу тебе это письмо, прижимая к животу грелку. Очень больно. Как же это замечательно - быть женщиной. Охренеть можно. О том, что все это опять начнется, я знала уже за несколько дней.
– Интересно, что это за тупая боль где-то там внизу живота?
– Это? Да ничего особенного. Так, деликатное предварительное уведомление о том, что вскоре тебе предстоит пара веселеньких денечков. Будешь валяться на кровати, согнувшись в три погибели, будешь жрать горстями болеутоляющие таблетки, и в довершение всего тебя будет радовать сознание того, что ты, по всей видимости, бесплодна.
Друзилла говорит, что мне следует научиться не то что терпеть, а искренне любить свои месячные; они, мол, каким-то боком связаны с сакральными циклами земли и луны. Когда она в очередной раз завела эту волынку, мне просто слов не хватило, чтобы достойно ответить ей, что я думаю по этому поводу. Наверное, это и к лучшему, потому что, по правде говоря, открой я тогда рот, и крупной ссоры с Друзиллой нам было бы не избежать. Для начала я бы посоветовала ей засунуть эти сакральные циклы себе в… сама знаешь куда, или сесть на них верхом и катиться к… в общем, туда же.
А вообще-то, Пенни, все это очень грустно. Я имею в виду печальную неотвратимость ежемесячного проявления того, что мое тело неспособно исполнить главнейшую функцию, ради которой оно и было придумано. Несколько месяцев назад у меня был такой случай: я поломалась на загородном шоссе М6. Ну, конечно, не я, а моя машина, но в общем-то вполне можно сказать, что и во мне в тот раз что-то сломалось. Сидеть и ждать приезда аварийной службы, не в силах предпринять что-либо самой, было просто ужасно. Я сполна ощутила никчемность и бессмысленность собственного существования: торчишь в целехонькой на первый взгляд машине, но заставить ее сдвинуться с места - это выше твоих сил и твоего понимания. (Да, кстати, потом выяснилось, что там что-то случилось с подачей топлива.) Мимо меня проносились тысячи, нет, миллионы машин, и все они - новые и старые, красивые и уродливые - все они двигались, то есть выполняли то, ради чего их сделали. Я же сидела на месте и лишь провожала их завистливым взглядом. По-моему, это просто метафора всей моей жизни. Проходит месяц за месяцем, я вновь узнаю, что моя биологическая машина по-прежнему не работает, а что нужно сделать, чтобы заставить ее функциони ровать нормально, мне по-прежнему неведомо. Попробуем развить уже имеющееся сравнение. По всей видимости, мне светит обращение за посторонней помощью, то есть неблизкая прогулка в поисках ближайшего телефона, который скорее всего окажется сломанным. Потом поездка на попутке к другому телефону, с которого до аварийной службы хрен дозвонишься. Когда же наконец они возьмут трубку, мне сообщат, что сейчас свободных бригад нет, что по моему идиотскому описанию посоветовать они мне ничего не могут и что я должна ждать мастеров у своей машины. Сколько? Этого не знает никто. Да, кстати: даже когда они приедут, то либо не смогут найти причину поломки, либо у них не окажется нужного инструмента, чтобы ее устранить. И все это время - представь себе, Пенни, такую картину - оставшаяся часть женской половины человечества будет со свистом проноситься мимо меня не просто в исправно работающих машинах, а в этих огромных штуковинах типа «рено-эспас», в которых сзади в три ряда установлено штук по восемь специальных детских сидений. Не слишком ли далеко я зашла в своих аналогиях? Возможно, но мне плевать, если это даже и так. Знаешь, я прекрасно понимаю, что иначе как хныканьем в жилетку эти рассуждения назвать нельзя. С другой стороны, если я не могу поплакаться в жилетку моей воображаемой подруге, то кому вообще тогда пожаловаться? Месячные проходят у меня ужасно, и к тому же на меня со все большей неотвратимостью надвигается сознание того, что весь этот кошмар, который я терплю по двенадцать раз в год с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, - все это напрасно. В общем, если выяснится, что вся моя водопроводно-канализационная система безнадежно испорчена и я бы ничего не потеряла, если бы мне, например, удалили матку еще лет двадцать назад, то мне будет проще умереть, чем жить, сознавая это.
Дорогой дневник.
У нас опять не получилось. Твою мать. Люси говорит, что Шейла слышала какого-то там эксперта в шоу Опры, так вот он считает, что в моей ситуации не следует употреблять такие слова. Я имею в виду «не получилось», а не «твою мать». Если я правильно понял, слова типа «не получилось» заключают в себе оценочное суждение. Если мы говорим «у нас не получилось», это означает, что отчасти виноваты мы сами, а это, конечно же, не так. Люси прочла, если не ошибаюсь, восемь с половиной миллионов книг по теме деторождения и бесплодия. В большинстве случаев они противоречат друг другу абсолютно во всем. А если в чем-то их авторы и сходятся, то только в единогласном утверждении, что положительный настрой во всем этом деле имеет ключевое значение.
С другой стороны… да пошло оно все на хрен. Ну, не получилось у нас, и все тут. Люси опять мается со своими месячными. На кой, спрашивается, черт было мучиться, устраивая себе этот Месячник Воздержания? Люси забралась в постель, выключила в спальне свет, и теперь оттуда доносятся только ее стоны и причитания. Я просто уверен, что истинная причина ее страстного желания обзавестись потомством заключается в избавлении от этих страданий хотя бы на девять месяцев. Ей ведь в эти дни не на шутку хреново. Она утверждает, что мне никогда не понять, насколько ей в это время плохо. Кое-какое представление о ее состоянии я могу получить, утверждает Люси, вообразив, что мне влетают веслом по яйцам, и не один раз, а методично двое суток без перерыва. Мне такое даже представить страшно. И смущает меня в этом сравнении только одно: откуда ей самой знать, каково это, веслом по яйцам?
В такие дни я просто места себе не нахожу, не зная, как облегчить страдания Люси. Я чувствую себя абсолютно бессильным. Ничего себе словечко ввернул! Но ты же понимаешь, дорогой дневник, что я имел в виду. Не в том смысле бессильным, а в том… в другом… в общем, ты меня понимаешь… Какого черта, у меня, кажется, скоро совсем крыша съедет. Никто этот идиотский дневник все равно читать не будет, так нет же: я уже начинаю обращаться в нем сам к себе в третьем лице. Вот так люди с катушек и слетают. Нет, надо брать себя в руки.
В общем, как я уже отметил, в эти дни я чувствую себя абсолютно бесполезным. Я лишь со стороны наблюдаю за мучениями Люси и действительно понятия не имею, что с ней творится. Я знаю лишь, что в такие дни живот у нее надувается как футбольный мяч, и это вдвойне обидно, потому что выглядит при этом Люси как беременная. По- моему, всем мальчикам лет примерно в одиннадцать нужно организовывать специальные уроки, на которых им объясняли бы, что такое менструации и что в эти дни происходит с женщинами. По крайней мере, когда я учился в школе, нам об этом никто ничего не говорил. Чует мое сердце, что и сейчас дело обстоит примерно так же. А ведь подростки, они такие: чем старше становятся, тем меньше любят задавать вопросы. Нет, кое-что мне, конечно, известно, но информацию обо всяких деталях приходится выуживать по крупицам из телевизионной рекламы тампонов и прокладок. Это дело, естественно, путает все карты. В рекламе используется особый кодовый язык и выражения вроде «защищенности», «свободы» и «постоянного ощущения свежести». Ко всему приплетаются какие-то крылышки, ручьем льется синяя кровь, и в итоге остаешься в полном неведении, что же на самом деле происходит в «критические дни».