Смотрю вниз на свою выпивку. Мой голос тихий. С сожалением.
— Я знаю.
Не думайте, что я об этом не думал. Не думайте, что не пожалел о своих сказанных словах, и в последствии несказанных. Потому что я пожалел. Сильно.
— Я бы хотел… но сейчас уже слишком поздно.
Наконец заговорил Мэтью.
— Никогда не поздно, друг. Игра не окончена, просто небольшой перерыв.
Я смотрю на него.
— Долорес тебе что-нибудь говорила? О Кейт и Билли?
Он мотает головой.
— Не о них… но она много чего сказала о тебе.
— Ты о чем?
— Ди ненавидит тебя. Считает тебя подлецом. Серьезно, чувак, если бы ты загорелся где-нибудь на улице, она бы даже не плюнула на тебя.
С минуту прокручиваю эту информацию у себя в голове.
— Может она ненавидит меня за то, что я трахнул невесту ее брата?
— Может она ненавидит тебя за то, что ты разбил сердце ее лучшей подруги?
Да уж. Жребий какой-то. Никакого толку.
— Ты любишь Кейт, Дрю?
Наши с Александрой взгляды встречаются.
— Да.
— Есть хоть какая-нибудь вероятность, что она чувствует то же самое?
— Думаю, да.
Чем больше я думал о словах Кейт, ее действиях в те выходные, тем больше я убеждался, что она чувствует что-то ко мне. Что-то настоящее и глубокое.
По крайней мере, до того, как я все похерил.
— Ты хочешь быть с ней?
— Господи, да.
— Тогда не важно, вернулась она к своему бывшему или нет. Ты должен спросить себя, чего хочешь ты — хочешь ли рискнуть — чтобы все наладить? Вернуть ее.
И у меня на это простой ответ: Что угодно. Все. У меня сжимается горло, когда я в этом признаюсь.
— Я сделал бы все, чтобы ее вернуть.
— Тогда, ради Бога, борись за нее! Расскажи ей!
Когда я осмысливаю ее слова, Мэтью хватает меня за плечо.
— В такие моменты, я спрашиваю себя, а чтобы сделал Уильям Уоллес 22?
У него серьезный блуждающий взгляд. А потом его голос приобретает шотландский акцент, которого у него нет.
— Да… беги, и не будешь отвергнут… но много лет спустя, захочешь ли ты обменять все дни, после сегодняшнего, на один шанс! Всего один шанс, чтобы вернуться сюда и сказать Кейт, что она может оторвать твои яйца и подвесить их у себя в машине на зеркале заднего вида, но она никогда не сможет забрать… твою свободу 23!
Александра закатывает глаза от такой речи а-ля «Храброе сердце», а я просто смеюсь. Туча, что висела над моей головой всю неделю, наконец, начинает уплывать. А на ее месте появляется… надежда. Уверенность. Определенность. Все вещи, которые делают меня… мной. Все эти вещи, по которым я скучал с того самого утра, когда я увидел поющего Билли Уоррена.
Мэтью шмякнул меня по спине.
— Иди и заполучи ее, друг. Посмотри на себя, чего тебе терять?
Он прав. Кому нужна эта гордость? Благородство? Все это слишком переоценено. Когда у тебя ничего нет, значит тебе нечего терять.
— Мне надо увидеться с Кейт. Срочно.
А если ничего не получится? Но я хотя бы поборюсь. А если я разобьюсь и сгорю, а Кейт втопчет своими шпильками мой пепел в грязь? Ну, пусть так и будет. Но мне надо попробовать. Потому что…
Ну, потому что она этого достойна.
***
Когда Александре исполнилось шестнадцать, мои родители сняли на день самый крутой парк развлечений в Нью-Йорке. Через чур? Да. Но это одна из вершин привилегированного воспитания. Это было классно. Ни очередей тебе, ни толпы. Только наша семья, коллеги по работе и сто пятьдесят наших близких друзей. В общем, там были американские горки Майндбендер. Безумная вещь.
Помните, как я говорил, что не катаюсь на одной и той же карусели дважды. Эта была исключением.
Мэтью, Стивен и я катались на ней до тошноты. Потом садились на нее опять и катались снова. Первый подъем был ужасным. Длинная мучительная горка, которая заканчивается вертикальным спуском почти в 400 футов, резким падением вниз. И, не важно, сколько раз мы катались на этой карусели, каждый раз, когда мы поднимались в эту первую горку, испытывали одни и те же ощущения. Руки потели, в желудке все переворачивалось. Это было удивительное сочетание ужаса и взволнованности.
Вот сейчас я чувствую то же самое.
Видите меня? Парня, бегущего через Таймс-сквер.
Только одна мысль о том, что я снова увижу Кейт… не буду врать, заставляет быстрее колотиться мое сердце. Но я и нервничаю тоже. Потому что я не знаю, что по ту сторону подъема на этой горке, какой высоты будет этот спуск для меня.
Не посочувствуете мне, а? Жестокая толпа. Думаете, я получил то, что заслужил? А, может, я заслуживаю худшего?
Я просто надеюсь, что Кейт даст мне еще один шанс.
Задыхаясь от семиквартального спринта, киваю головой, приветствуя охрану, и прохожу через пустой холл. Сажусь в лифт, чтобы немного перевести дыхание и обдумать свою речь. И тут я останавливаюсь на сороковом этаже.
В понедельник в десять тридцать вечера Кейт Брукс может находиться только в одном месте. И это прямо здесь, где все и началось. В кабинетах темно. Здесь тихо, за исключением музыки, что доносится из ее кабинета. Прохожу по коридору и встаю перед ее закрытыми дверями.
Господь Всемогущий.
Она сидит за своим столом, уставившись в монитор компьютера. Прикусила губу так, что я готов преклоняться перед ней на колени. Волосы забраны назад, открывая каждую черточку ее лица. Я скучал по тому, чтобы просто смотреть на нее. Вы даже себе не представляете.
Такое чувство, что… что я был под водой, с задержанным дыханием. А сейчас, наконец-то, я могу снова дышать.
Она поднимает свой взгляд и ее глаза встречаются с моими.
Видите, как пристально смотрит на несколько секунд дольше, чем это необходимо? Как ее голова склонятся чуть на бок, а ее глаза косятся в сторону? Как будто она на самом деле не верит тому, что видит.
Она удивлена. Потом удивление перерастает в отвращение. Как будто она съела что-то гнилое. Вот когда до меня доходит. Когда я точно понимаю то, о чем вы уже, наверно, давно догадались. Что я хренов идиот.
Она не приняла Уоррена назад. И речи быть не может.
А если бы приняла? Если бы наши выходные ничего для нее не значили? Если бы Яничего для нее не значил? Разве смотрела бы она на меня так, будто я дьявол во плоти? Она бы никак не отреагировала. Это обычная мужская логика: если женщина зла? Это значит, что ей не все равно. Если вы состоите в отношениях, и девушка не удосуживается даже покричать на вас? Вы в дерьме. Безразличие — это последний удар со стороны женщины. Это все равно, что мужчина не хочет секса. В любом случае — все кончено. С вами покончено.
Значит, если Кейт расстроена, это потому что я обидел ее. И единственная причина, почему мне удалось это сделать, так это потому что она хотела быть со мной.
Какой-то извращенный способ думать, наверно, но это так, как оно есть. Поверьте мне, я знаю. Я всю свою жизнь спал с девчонками, к которым ничего не испытывал. Если они трахались с другим парнем сразу после меня? Отлично. Если они мне говорили, что больше не хотят меня видеть? Даже еще лучше. Нельзя ранить до крови камень. Трудно добиться от человека реакции, если ему все равно.
Кейт же, наоборот, переполняют эмоции. Злость, отвращение, предательство — прям кипит в ее глазах и отражается на ее лице. То, что она до сих пор чувствует что-то ко мне, пусть это даже ненависть, дает мне надежду. Потому что с этим я могу бороться.
Я открываю дверь ее кабинета и вхожу. Кейт опять смотрит в свой ноутбук и стучит по клавишам.
— Чего ты хочешь, Дрю?
— Мне надо с тобой поговорить.
Она не поднимает глаз.
— Я работаю. У меня нет для тебя времени.
Я подхожу ближе и закрываю компьютер.
— Выдели время.
Она смотрит на меня. Ее взгляд тяжелый. Холодный, как лед.
— Иди к черту.