Но ребят уже трудно было угомонить. С весёлыми криками «Оля водит! Оля водит!» все кружились вокруг неё, и Миша тоже, приговаривая:
- Не хлюзди! Попалась – давай води.
Оля ничего не ответила, а просто – маленькая и худенькая – молча прошла к стенке туки-та, закрыв ладонями глаза, бормоча на ходу: «Робин-бобин-барабек…». Мише показалось, что ресницы у неё влажные, но он не стал тогда присматриваться, а бросился вместе со всеми к очередному укромному местечку.
Сейчас, лёжа в постели и перебирая в памяти эти летние забавы, ему отчего-то не было так же весело, как и тогда, всего-то месяц назад. Он и забыл про это совсем – мало ли чего приключается за жизнь! Но сон не приходил, и Бориска не мог ему ничем помочь. Ведь если бы сейчас уснуть быстро-быстро, то утро наступит гораздо скорее, чем если просто лежать и ворочаться в кровати.
И неожиданно он подумал: а что, если этот случай стал известным Деду Морозу, и его список потерял всякое значение? И ему не видать ни то чтобы компьютер, и даже не сумку-поколенку, а вообще… Миша в ужасе зажмурил глаза. Но даже в темноте перед ним как будто здесь и сейчас стояло лицо Оленьки. Теперь он был уверен, что она тогда плакала. Молча и совсем бесшумно плакала. Как-то даже по-мужски плакала девочка – не от боли, а просто от обиды. «Но девчонки же всегда плачут», - попытался он себя убедить, но, должен был тут же признаться самому себе, что в этом случае этот аргумент совсем не звучал убедительно.
«Ну и ладно! - подумал он и перевернулся на другой бок. – Буду считать облака на небе – тогда точно быстро засну».
Но не тут-то было. В каждом воображаемом облаке ему виделись лица ребят – радостные и беззаботные, а в самом большом, белом и пушистом, его собственное – грустное и озадаченное. И счёт никак не получался: ему удавалось посчитать Ваню, Пашу, Лену, Сашу, но как дело доходило до Олиного облака, то Миша сразу сбивался. Ну почему ему вспомнился этот случай именно сегодня, перед самым замечательным Днём? Он уже не думал про подарки, и не думал, что, наверно, затукитакал тогда Олю не совсем честно… вернее, совсем не честно… Он вспомнил, как Артём из их класса в прошлом году на свой День рождения принёс шоколадные батончики с соком, всех угощал, а ему, Мише, достался какой-то помятый – ему было обидно, прямо до слёз, но он не показал своей обиды, хотя расплакаться очень хотелось, но ведь он мужчина.
Наверно, Оле тоже было обидно, и ей тоже хотелось расплакаться…
- Ты не спишь? – вдруг услышал он шепот отца.
Папа стоял в проёме двери и неуверенно вглядывался в полумрак Мишиной комнаты.
- Нет,- буркнул в ответ Миша и зарылся под подушкой.
Отец подошёл ближе.
- Эй, мужичок, ты что так невесел?
А у мальчика, как назло, слёзы сами брызнули из-под ресниц. Ему так стало жалко – и себя, и Олю, и Артёма, который тогда растерянно протягивал ему помятый батончик в свой День Рождения, неловко переминаясь с ноги на ногу, а остальные ребята ехидно переглядывались за спиной именинника... Обидно до слёз.
- Расскажи мне, что приключилось, - отец присел на краешек кровати – там же, где совсем недавно спокойной ночи пожелала ему мама.
Подушка перевернулась, и Миша, запинаясь и путаясь в словах, рассказал о том, что не давало ему сегодня заснуть. Отец молча слушал, поглаживая рукой свой подбородок. Когда Миша замолчал, он спросил:
- Тебе стыдно?
В ответ мальчик всхлипнул.
- Это хорошо, что стыдно, - сказал папа и взял Мишу за руку. – Теперь нужно что-то предпринять, что бы этот стыд прошёл. Половину ты уже сделал правильно – ты честно сам себе признался, что поступил некрасиво и даже скверно.
Миша повернул к нему заплаканное лицо:
- Но ведь это было уже давно?
- Но раз ты об этом помнишь, то, наверно, не так давно всё-таки. К тому же разве не вдвойне обидно, что девочка знает, что ты сжульничал? Как ей смотреть в глаза, или прятаться от неё будешь?
- А что делать?
- Подумай сам. Ты же знаешь правильный ответ.
- Извиниться? – сама мысль Мише была страшна.
- Наверно, да. Так поступил бы настоящий мужчина.
- Но ведь настоящий мужчина – это тот, кто… - «защищает девочек» хотелось ему добавить, но он сразу почувствовал, что в данной ситуации это как-то не совсем верно, и потому закончил:
- … защищает Родину?
- Да. Но ведь Родину защищают и девочки, и женщины тоже. Мужчины сильнее обычно своими мускулами, но иногда оказываются слабее, когда нужно признать свою неправоту. Тогда они гораздо слабее. Ты же чувствуешь уже, что нужна смелость, чтобы признаться ей и извиниться?
- Наверно.
- Тогда нужно всё-таки принять верное решение. Думай о том, насколько тебе станет легче потом, насколько больше ты сам себя станешь уважать – и тогда первый шаг окажется не таким уж страшным, поверь.
Миша задумался.
- А у тебя были такие случаи? – немного погодя спросил он.
Теперь уже была очередь папы задуматься. Наконец он ответил:
- Наверно, были. Человек так устроен, что ему помнятся в основном приятные моменты из жизни, и если я когда-то сделал что-то некрасивое, но потом исправил и извлёк из этого правильные выводы, то, наверно, я тоже прошёл через обиды и стыд – все люди когда-нибудь оказываются в сложных ситуациях, и очень важно принять правильное решение, чтобы эти обиды и недосказанности не собирались внутри тебя в большой и горький комок. Из таких вот комков и получаются злые дяди, - добавил с улыбкой он.
- Ты у нас не злой, - удовлетворенно заметил Миша.
- Вот и хорошо. Я знаю, что ты примешь правильное решение. А теперь спокойной ночи, завтра у тебя суматошный день.
Когда папа ушёл, прикрыв за собой дверь в его комнату, Миша некоторое время смотрел на потолок, на радужные круги от ночного абажура, и постепенно чувство уверенности и спокойствия заставило его ресницы сомкнуться, и он уснул, прижимая к себе Бориску.
Засыпая, он точно знал, что завтра утром он встретится во дворе с Олей, когда она пойдёт в школу, и что ему не нужно будет больше стыдливо избегать её – Миша сам к ней подойдёт первый; и что он будет рад любому подарку на свой День рождения, потому что подарки – всегда от чистого сердца и с добрыми пожеланиями.
Уже поздно ночью в комнату тихо вошли родители и положили возле его стула с аккуратно сложенной одеждой большую коробку, перевязанную весёлой ленточкой с огромным красным бантом.
ТРАКТОР
Всякий раз, когда маленький Алёша видел на улице экскаватор, он останавливался и показывал на него пухленькой ручкой, произнося с восторгом:
- Трактор!
Большая машина загребала ковшом землю, поднимала её высоко-высоко и затем плавно переносила в кузов огромного грузовика. В стеклянной кабинете сидел водитель и сосредоточенно управлял рычагами.
- Мама, это трактор! У него такие большие колёса сзади, а спереди ма-а-аленькие, вот такие…- и он показывал обеими ручонками, какие у экскаватора крохотные передние колёса.
Мама присаживалась на корточки рядом с сыном и объясняла, что ещё у трактора есть фары, которые освещают дорогу в темноте, и мотор, который заставляет все механизмы большой машины двигаться. Лёша кивал ей в ответ и повторял, словно запоминая:
- Фары. Мотор. Ковш. Руль. Кнопка.
К зиме он уже знал почти все части, из которого состоит экскаватор, но ближе к Новому году тракторов на улицах становилось всё меньше и меньше. Папа говорил, что земля стала холодная, как песочек у них во дворе, который совсем уже склеился, и ковш не может так легко загребать землю, как летом. А ещё выпал снег, и земли не стало видно совсем. Но иногда мальчик всё равно видел трактора, очищавшие от снега дороги большими щётками, которые издалека были похожи на щётки домашнего пылесоса, только круглые. Они быстро крутились позади трактора, поднимая вверх облако снежной пыли.