В Кустанае тех лет почти святой обязанностью любого жителя было регулярное посещение областного драматического театра. Что крайне изумляло гостей города и командированных. Артисты в нем были на редкость хорошие, яркие и талантливые. Какое-то время по таинственной причине жил у нас и выходил на сцену в главных ролях потрясающий и переполненный шармом Василий Васильевич Меркурьев. Народный артист и любимец. И он, и все не народные играли с душой, увлеченно, самозабвенно. Наверное, потому, что в театр всегда ходили только благодарные, воспитанные на высокой литературе и обожающие местную режиссуру граждане. А уважали культ Мельпомены все жители поголовно. В городе не было, наверное, ни одного человека, кроме прикованных к постели тяжкой болезнью, кто не посмотрел хотя бы пары спектаклей. Дощатый пол зрительного зала был всегда так перегружен, что не проваливался только чудом. В зале одинаково вдохновленно сидели рядышком, отмахиваясь от духоты большими листками программок, учителя, врачи, пролетариат, откинувшиеся условно-досрочно уголовники, ссыльные и освободившиеся политические. Регулярно приходили служители культа из единственной церкви, студенты, пенсионеры и разночинные представители власти. Там народ исполнял сразу три желания: себя показывал, на других поглядывал и запоминался общему собранию зрителей как человек культурно развитый, а не затюканный обыденностью бедолага. Одевались граждане, приходя в храм искусства, в лучшее своё. Как на праздник. Даже блатные надевали и не снимали свои лучшие клетчатые кепки и художественно сплетенные вручную кожаные брючные ремни с разными узорами и бляхами, отлитыми в виде тюремного окошка с решеткой. Гуляли по фойе до второго звонка степенно, красиво, достойно. Я тоже ходил в театр лет с восьми на детские спектакли и в юности – на взрослые. И все мои дружки и подружки часто светились то в фойе у буфета, то на последних рядах и балконе.
Напрасно люди из больших городов часто держат провинцию за отхожее место. Точнее – за болото, в котором только пьют водку, играют на гармошках, в домино и в карты, ругаются матом и через силу ходят на нелюбимую работу.
Это, конечно, заблуждение и несусветная гордыня людей, завороженных непомерными масштабами своих раздувшихся городов. Местечки провинциальные выносят на самые вершины любого дела побольше талантов, чем столицы всякие и нашпигованные кем ни попадя «миллионники».
Вообще, сумбур послевоенный и пугливая несправедливость тех ещё чиновников послевоенных, подозревающих в ярких гражданах скрытых подрывников советской власти, неожиданно сделали доброе дело. Они собрали в Кустанае такой пестрый интернациональный и статусный калейдоскоп из граждан Союза, что в нем одновременно мирно жили отпетые отсидевшие бандиты, воры и разбойники, авторы учебников, по которым учились в школах и в институте нашем педагогическом. Всякие профессора, ученые, первоклассные врачи, актёры, удивительно талантливые инженеры, рабочие самых нужных отраслей с высшими разрядами, аристократы чуть ли не в пятом поколении и колхозники, изгнанные из родных краёв за несвоевременные свежие мысли об оживлении деревни. Отсюда и общая атмосфера городская вдыхалась всеми с учетом того, что дышали в атмосферу эту очень контрастные по житейским понятиям и правилам земляки.
Я, например, с семи лет записался сразу в три библиотеки из девяти, а ещё кроме спортзала честно и не без пользы всегда ходил до 15 лет в кружок киномехаников, радиолюбителей, мастерскую художественного выдува из стекла, в изостудию, в музыкальную школу по классу баяна и на курсы юных водителей грузового транспорта. Но время всё равно оставалось. На драки «улица на улицу и район на район», на первую любовь, на лыжи зимой. Мы с пацанами катались на них с горы, падающей к Тоболу, а ещё мотались на коротких лыжах, привязанных к валенкам сыромятными ремнями, за тридцать восемь километров в воинскую часть, где за белым бетонным забором возвышались холмы, а на них стояли военные «студебеккеры» с радарами и высотомерами. Нас пускали через проходной пост, кормили в белостенной солдатской столовой на длинных, метров по пять, столах. Потом водили по части, запускали на пять минут в огромные будки радарных машин, набитых от пола до потолка всякими приборами и экранами. Потом мы, радостные и сытые, пёрлись, уже помедленнее в город. Домой попадали уже в темноте. Всё, о чем я так долго рассказывал сейчас, всё, что вспомнил, было и радостью постоянной, и счастьем. Которые, я повторю ещё раз, приходили каждый день как дорогие родственники в гости. Их не надо было искать и звать. Они сами хотели первыми найти тебя и быть рядом всегда.