— Да, красивое село, окруженное полями, лесами, горами… Сказочно красиво. — Весной еще красивее, — радостно говорю я, потому что вижу, что она снова проявляет интерес к нашему селу, — Деревья цветут, в садах переливаются птицы, из леса доносится радостное вещание кукушки… Девушка, внезапно, оборачивается, показывая на поникшее одинокое персиковое дерево, растущее у главной дороги в село, под которым недавно стояла и говорит: — Это персиковое дерево также цветет? — Еще как! — оборачиваясь, отвечаю я. — в селе, как раз, первым расцветает это дерево. — И ты, конечно, обрываешь цветущие ветки, — говорит она. Честно говоря, в жизни я с этого дерева не оборвал ни одной ветки. Зачем мне? Но не знаю, почему. я говорю: — Да, обрываю. Очень красивые цветы на нем, красно-фиолетовые. Обрываю, в основном, те ветки, на которых больше цветов… Девушка смотрит на меня, не то разгневанно, не то с досадой: — И тебе не жалко? — Что? — меня чуть не раздирает смех. — Дерево, — глядя прямо на меня, с опозданием призносит девушка, — Абик, дай слово, что отныне ты с этого дерева никогда не оборвешь ни одну ветку! Ведь эти ветки тоже хотят жить, — добавляет она, долго глядя на персиковое дерево, виднеющееся вдали сквозь сумерки, — они также любят жизнь, любят весну. Когда ты обрываешь эти ветки, они теряют свою весну. Понимаешь. они умирают навечно, и больше никогда не смогут увидеть те цветы, которые появляются каждый год, когда наступает весна и деревья снова цветут… Впервые слышу, что персиковые деревья тоже хотят жить, и будто они тоже любят весну. Очень удивительно. Но тут я вспоминаю: случается, просто топором ударишь по стволу дерева, и сразу течет вода с места удара. Кто знает, может, деревья тоже плачут, а эта вода — и есть их слезы… Я обещаю, что никогда впредь я не трону ни одно дерево, в частности, одинокое персиковое. Хочу еще что-нибудь сказать в этом направлении, но уже поздно. Потому, что дошли до наших ворот, и наша собака Чалка, хлопая большими ушами, бросается к нашим ногам, от радости кидается из стороны в сторону, кувыркается на земле, издавая какие-то звуки. — Не забыл меня, — ликует девушка, наклоняется и обнимает Чалку. Чалка, наклонив голову, не моргая, смотрит на нее, хвостом метет землю, от радости снова кувыркается. Совсем одурел. Мы входим во двор, и я зову: — Маам… Тут открывается дверь на веранду, и на лестнице появляется мама, с собранными в узелок волосами на голове. — Ты где это, сынок? Однако, мать не успевает отчитать меня, на мгновение удивленно смотрит на девушку, которая со мной вошла во двор, и быстро спускается по лестнице. Я смотрю то на девушку, то на мать. — Аргина… — мама. протянув руки вперед, не сдерживая слез, обнимает девушку, — моя любимая, моя родная девочка, каким ветром тебя принесло в наши края? Удивительно… По щекам девушки, также, текут слезы. Невозможно понять этих женщин, вообще, они плачут даже тогда, когда, наоборот, нужно смеяться. — Абик, — тут же поворачиваясь в мою сторону, говорит мама, — быстро беги в контору, найди отца, скажи, пусть идет домой. Я срываюсь в сторону здания сельсовета, которое не так уж и далеко от нашего дома. — Скажи, пусть идет домой, — кричит вслед мне мама, — скажи, Аргина приехала из Баку. Значит, этот город — Баку… И как не смог догадаться. И еще сказал, что хорошо знаю географию. Какой позор…