— Конечно, знает, — бессовестно вру я. Лицо Максима сияет от удовольствия. И он, неожиданно произносит:
— Хочешь, научу тебя водить трактор? — и, не ожидая ответа, берет меня за подмышки и поднимает в кабину, устраивая возле себя, командует: — Держи рычаг, вот так. Ногу поставь вот сюда. Молодец. Нажми педаль и медленно отпускай. Вот так, молодец! Трактор гудит, выпуская дым, движется вперед, пластами выворачивая черную землю. От счастья у меня захватывает дух, я быстро смотрю по сторонам: жаль, но никто не видит. Завтра расскажу в школе, не поверят… — Ну, как твои дела? — в оглушающем реве трактора и в лязге плугов еле слышу вопрос Максима. Я помню, что пару минут назад он задавал такой же вопрос, тут же отвечаю: — Как прежде. — Конечно, тебе хорошо, — кричит Максим. — Отчего бы тебе быть плохо?.. Говорю, конечно, хорошо… — Услышал… Ты мне скажи, как увеличить скорость? — Нельзя, испортишь, — на мгновенье, внимательно, посмотрев назад, говорит Максим. И вместо того, чтоб увеличить скорость трактора. он останавливает его, снижает обороты мотора, озабоченно глядя на меня из-под густых бровей, с глубоким вздохом выговаривает: — Мне кажется, Абик, что во всем Карабахе такой девушки, как Аргина, нет. — Конечно, какой может быть об этом разговор, — по-взрослому отвечаю я. Мне нравится тон моей речи. Как равный с равным, прямо смотрю на Максима, выжидая, что он скажет. Максим снова вздыхает и, будто, выполняя тяжелую работу, говорит со стоном: — Как раз плохо, что такой, как она, нет. — Почему? — удивляюсь я. — Не знаю. Если б не была такой красивой, может, удостоила бы своего внимания. По-моему, в этом вопросе Максим совершенно не прав. Я-то знаю, что Аргина ко всем относится одинаково внимательно. — Она со всеми любезна. — Гмм, со всеми? — Конечно. Со мной не станет говорить. Был бы образованным, хотя б, может, удостоила бы… но сейчас — нет, не станет. — Как это, не будет говорить? Будет, я же знаю. — Не знаю почему, но я как-то жалею Максима. Про себя, точно, решаю, что придя домой, обязательно поговорю с Аргиной об этом, потому что, в общем, он парень неплохой, хотя в прежние времена близко не подпускал к трактору. Между прочим, Максим в нашем селе самый молодой тракторист, а этим летом, работая на колхозном самоходном комбайне «Нива», он, почти, не приходил домой ни днем, ни ночью. В основном, его заслуга, что колхоз, первым среди горных селений, закончил зерноуборочную страду. — А как учишься? Наверное, хорошо? — спрашивает Максим. Будто, ему очень нужна моя учеба. Не о чем говорить, что ли? — Да, — говорю и вижу, что он слушает меня краем уха, мысли его в другом месте. — Не хватало, чтоб ты плохо учился, — добродушно улыбаясь, говорит Максим, — наверное, Аргина занимается с тобой. — Ага, приходи к нам, с тобой тоже будет заниматься.
Максим смеясь, легонько хлопает меня по плечу: — Хорошо. Абик-джан. Я отстаю от плана. Сейчас бригадир придет и станет надоедать. От меня передай привет…, — говорит он и сразу добавляет растерянно. — нет, не нужно, вдруг обидится.
И не только Максим… все-все изменились по отношению ко мне. Сапожник Меружан, который улыбается раз в двадцать четыре часа, сейчас, когда видит меня, непременно, подходит ко мне, и его маленькие глазенки начинают бегать: — Это где ты, Абик-джан, тебя совсем не видно? — Где я должен быть, дядя Меружан, — говорю, — дальше нашего села, где могу быть? Я всегда здесь. Меружан ворошит землю кончиком туфли, видимо, мои слова ему кажутся обидными.
— Такого молодоого парня, как я, дядей называешь, Абик? — говорит он. — А как называть, дядя Меружан? Меружан на меня смотрит таким взглядом, что, будь это в иное время, дал бы мне подзатыльника и сказал: «Айда!» Но сейчас он говорит строго: — Больше, чтобы я не слышал, как ты меня называешь дядей, Абик. Этим ты, как будто, берешь острый нож и вонзаешь в мое сердце. Мне трудно понять, почему такое простое и привычное слово — дядя, Меружану кажется острым ножом. Я хочу поговорить об этом, но Меружан неожиданно спрашивает: — У Аргины, наверное, нет обуви, да? — Как нет? — говорю я. — У нее новые туфли, недавно купила. — Я сказал, может, нет? — Имеет. И несколько пар. — Эти туфли не изнашиваются, что ли, принес бы, я бы обновил. И она бы увидела, что у меня золотые руки. Честно говоря, этот Меружан никогда мне не нравился. Может, поэтому его последние слова бесят меня. — Нет, говорю, никогда не изнашиваются. — Значит, не изнашиваются, — не отстает Меружан. — Да, — почти кричу я, — не изнашиваются, потому что она всегда покупает новые. — Так не пойдет, Абик. Камнем по сердцу мне не бей… Я не знаю, о чем он, и жду, что скажет потом. И он говорит: — Ты был моей надеждой, Абик. Думал, Абик мне, как младший брат, поймет меня. Вот тебе новость… Удивительный человек — этот Меружан, иногда такое скажет, курам на смех. А он продолжает своим надоедливым голосом: