Старик Дагаев действительно только что похоронил 30-летнего сына Алхазура, и для полноты картины остается добавить, при каких обстоятельствах. По поручению сельской администрации Алхазур, вместе с другими, поехал в Ханкалу, на главную военную базу, за телом односельчанина, сначала задержанного во время предыдущей «зачистки», а потом убитого там же, в Ханкале. Посредничал при выкупе трупа военнослужащий, представившийся сотрудником ФСБ Сергеем Кошелевым. Он потребовал за труп следующее: барана, видеокамеру и «Жигули». Но получив все это, труп так и не отдал. При этом все, кто привез выкуп в Ханкалу, бесследно исчезли. Случилось это 22 декабря 2001 года. На 14-й день тела
всех исчезнувших нашли неподалеку от Ханкалы, в кювете. У Алхазура Дагаева был выколот глаз, тело оказалось черным от побоев, а убили его выстрелом из пистолета в левый висок с близкого расстояния.
– У тебя больше нет сына? – засмеялись военные, выслушав рассказ Имрана, и быстро ушли, переместившись в дом Татьяны Мациевой на соседнюю улицу Майскую. Они тоже не интересовались там ничьими паспортами, зато украли из ее дома: «1) медаль „За трудовую доблесть“, 2) видеодвойку, 3) мягкие подушки и мебель производства ГДР, 4) трюмо производства ВНР, 5) 4 ковра со стен, 6) 35 игровых кассет, 7) мешок картошки, 8) мешок сахара – 50 кг, 9) мужскую обувь (2 пары сапог и 1 пару кроссовок), 10)…»
Именно так, позже, в заявлении на имя прокурора Грозненского сельского района перечислила Татьяна все похищенное у нее во время «зачистки». И добавила: «Прошу оградить меня и мою семью от нашествия узаконенных российских бандформирований, жуликов и мародеров». О прокурорах – дальше, и вообще все это будет потом, а пока…
Страсти в заблокированных и переблокированных Старых Атагах накалялись чем дальше, тем неуемнее. День ото дня издевательства военных, раскинувших палатки по окраинам, приобретали все более иррациональный характер.
29 января, с утра, Лиза Юшаева, беременная на последнем месяце, стала рожать – это часто случается неожиданно и уж совсем не зависит от сроков «зачистки», установленных генералом Владимиром Молтенским. Родственники Лизы побежали просить военных, стоящих в оцеплении, пропустить роженицу в больницу – но те долго не разрешали. Женщины их громко стыдили, мол, у вас есть матери, жены, сестры. А они отвечали, что «безродные», детдомовские. И еще, что приехали сюда убивать живых, а не помогать рождающимся.
Так и получилось: когда военные смилостивились, Юшаева не могла пройти пешком необходимые 300 метров до больницы. Родственники стали договариваться заново – теперь уже о машине. Наконец Лизу подвезли к
больнице. Но там стояло уже совсем другое оцепление и другие бойцы. Не вникая в детали, они привычно поставили и водителя, и Лизу к стене – в позу пойманного боевика, руки вверх, ноги в стороны. Какое-то время Юшаева еще выдерживала эту «стенку», а потом стала оседать – вскоре ребенок явился на свет, но мертвым. Многое можно понять и заставить себя осознать, с многим сжиться и пропустить мимо ушей, но представить себе, о чем в тот момент думали солдаты, наблюдая перед собой рожающую женщину с огромным, опустившимся к коленям животом, в полубессознательном состоянии, но в требуемой позе – с расставленными ногами?
…1 февраля вдруг умер старик Турлуев. Он был совсем стареньким и умер потому, что подошел его срок.
Надо было хоронить: собрать мужчин, обмыть, прочитать молитвы, отнести на кладбище.
Военные запретили хоронить старика на мусульманском кладбище. Почему? Потому что «зачистка». И ссылались на инструкцию о запрете на передвижение – похоронной процессии в том числе. Несмотря на то, что и сама «зачистка», и все ее «инструкции» абсолютно незаконны.
Зато в тот же день, 1 февраля, федералы сами наведались на кладбище. Общеизвестно, что нет места для чеченцев дороже, чем оно. Но это не значит, что на кладбище можно чем-то «поживиться». Среди могил стоит только молитвенный домик – специальная «подсобка», где хранится похоронный инвентарь и совершается последняя, перед погребением, молитва.
Так вот, военные унесли с собой специальную деревянную ванну для омывания покойников, сожгли погребальные носилки, своровали лопаты для рытья могил, а в придачу – еще и оконные рамы, двери, ковры, Кораны. Зачем? Сожгли, чтобы обогреться. И Кораны тоже.
Следующим пунктом был дом неподалеку от кладбища – там живет бабушка Малкан. Солдаты загнали ее в подвал, попросив «огурцы достать». После чего закрыли люк и не выпускали до тех пор, пока родственники не принесли 500 рублей выкупа.
Утром 1 февраля милиционер Рамзан Сагипов, младший сержант патрульно-постовой службы, раненный в конце декабря в Грозном при охране новогодней елки, лежал, долечиваясь, у себя дома, в Старых Атагах, на улице Нагорной. Рука милиционера покоилась в гипсе, культи оторванных пальцев кровоточили, раны на ногах ныли – был слякотный мрачный день чеченской зимней распутицы.
Услышав стрельбу на улице, Рамзан выскочил из дома: милиционеру, хоть и раненому, отсиживаться стыдно – надо людям помогать. И Сагипова военные тут же схватили, забрали у него табельное оружие и принялись избивать, норовя попасть по бинтам.
– А вы кричали, что вы – милиционер?
– Конечно.
– А они?
– Они: «Вы одна банда! Всех расстреляем!» Потом меня закинули в КамАЗ. Когда пытался поднять голову, тут же опять били по голове – ногой или прикладом.
На шум из сельсовета прибежали глава сельской администрации Ваха Гадаев и восемь из одиннадцати поселковых милиционеров. Военные и им кричали: «Вы прикрываете боевиков!» Гадаева ударили прикладом, милиционеров разоружили, скрутили и бросили в тот же КамАЗ, где лежали остальные. Таким образом, местная власть – вся, какая была в селе, – оказалась полностью парализованной.
Задержанных свезли на старую полузаброшенную птицеферму на окраине села. В ней военные устроили свой временный штаб и фильтропункт. Так как «зачистка» была уже 20-й по счету, в Старых Атагах давно утвердилась своя терминология. Фильтропункт называли «птичником».
«Птичник» – и это как сигнал. Значит, тебя потащили в лучшем случае на муки. В худшем, на смерть.
Официальный статус «птичника» – «временный фильтрационный пункт» или ВФП (этот термин встречается в официальных документах Ханкалы). Эти проклятые лицемерные ВФП – одна из самых больших проблем современной Чечни, не выползающей из масштабных «зачисток». Федералы организуют ВФП на окраинах сел, которые «проверяют», на фермах, хуторах или просто в поле, и ВФП, с одной стороны, вроде бы выполняют роль изолятора временного содержания, «обезьянника», но, с другой, таковыми, с юридической точки зрения, не являются. В результате ВФП, оставаясь абсолютно вне-юридической, внепроцессуальной структурой, не могут стать частью последующего, например, прокурорского расследования. Если дело доходит до прокуроров, то те лишь разводят руками: закончилась «зачистка», а на месте фильтропунктов, где людей пытали и допрашивали, – только чистое поле или какие-нибудь развалины, и обвинения в незаконном задержании либо содержании разваливаются, воздух к делу не пришьешь.