"Студент - состояние временное. Я тоже был студентом. Однако, ринувшись в вузовскую тематику, вдруг почувствовал смущение. Оказывается, современные студенты совсем не "те", с которыми я учился каких-нибудь "надцать" лет назад. Стало быть, опираться на собственный опыт нельзя. Это - с одной стороны. С другой - я неожиданно убедился, что многие нынешние вузовские проблемы как две капли воды похожи на "наши" (из очерка "Студент").
Для контраста - очерк "Синяя борода" из Чебоксар, напечатанный несколько лет назад в "Литературной газете". В нем шла речь об одном народном артисте РСФСР, человеке известном, руководителе крупного ансамбля; он измывался над молодыми женщинами, работавшими под его началом, оскорблял их человеческое достоинство, принуждал к сожительству, при этом пил и хулиганил. Первая фраза очерка:
"Руки за спину, уважаемый читатель: я буду знакомить вас с подлецом".
И еще одна тональность - в очерке "Обелиск". Повествование ведется от имени грустного человека, счастливым образом оставшегося в живых и вечно преданного памяти своих погибших товарищей:
"Он любил чай и сам ходил по воду с брезентовым ведром. Однажды, возвращаясь, он лез через бруствер и осколок попал ему в грудь. Уже мертвый, он так медленно сползал на дно траншеи, что мы успели принять ведро, не пролив ни одной капли. Могилу мы вырыли шагах в тридцати от дороги, чуть ближе к Неве, на пологом склоне холма. Воткнули кол, чернильным карандашом написали имя, отчество и фамилию и еще "Батя" - так звали его в нашей батарее. Он был старше нас, даже старше капитана Белоусова, и мы считали его стариком. А сегодня я и сам понимаю, что сорок пять еще не возраст. Потом мы вскипятили воду, выпили его чай и снялись с места. В тот день нас бросили в прорыв. Это было осенью сорок третьего года, а когда через двадцать с небольшим лет я вернулся в эти места, тоже была осень".
Удивительное дело, но я ловлю себя на том, что, представляя кусочки из собственных очерков, невольно ищу тональность, которая могла бы соответствующим образом окрасить читательское восприятие цитат. Как я это делаю, объяснить не могу, и достигаю ли эффекта - не знаю. Композитор тоже оказался бы в затруднении, если бы его спросили, почему в начале сочинения за нотой "ре" он ставит "ля", а не "соль-диез".
По всей вероятности, творческий процесс не всегда объясним, он часто базируется на интуиции, на предчувствии, на угадывании и зависит от индивидуальности автора. Поиск тональности, наверное, и есть та составная творческого процесса, которую объяснить невозможно.
Допускаю, что некоторые журналисты - и я, вероятно, тоже - тяготеют к какой-то определенной тональности. Что это? Черта характера? Стилевая особенность? "Почерк", раз и навсегда выработанный, по которому мы различаем авторов, говорим об их неповторимой индивидуальности, их "лице"? Различать-то различаем, но дело, мне кажется, в том, что индивидуальность журналиста проявляется прежде всего в умении найти "свою" тему, в своеобразии авторского подхода к ней, а не в симпатии к какой-то одной и той же тональности. Аналитический подход к решению темы, рациональный, исследовательский, или эмоциональный, чувственный, ощущенческий, может быть, несколько облегченный, но зато яркий - вот что диктует определенную тональность, вот что вырабатывает стиль автора, делает его самим собой.
Но я твердо уверен: при любых подходах к темам категорически нельзя пользоваться формальными приемами, создавая "нужную" тональность. Количеством восклицательных знаков еще никто не смог компенсировать внутренней холодности, никому еще не удавалось многоточием прикрыть безмысленность. Синтаксис только вспомогательное средство, а не главное оружие.
Итак, к чему мы пришли? К тому, что мучительные поиски первой фразы м н и м ы, если они основаны на грубом недоверии к читателю, и и с т и н н ы, если связаны с желанием найти верную тональность, чтобы выйти на самую короткую дорогу к читателю: затронуть чувства, воздействовать на разум.
Проблема первого абзаца, конечно, не самая важная в написании материала. Я начал с нее потому, что она хронологически первая. Сел журналист за стол, взял ручку. Над чем задумался? Над первой фразой.
Примечание. На этих словах заканчивается очень важная для меня глава: двадцать лет прошло - корова как языком слизала. Что же происходит сегодня с этим злополучным абзацем? Нынешние журналисты работают в режиме жесткой (если не жестокой) конкуренции. Не позавидуешь. Жизнь изменилась: к худшему ли, к лучшему, не о том речь, говорю о судьбе читателей-слушателей-зрителей и, конечно, о "пастырях"-журналистах.
Ну что ж, поглядим-почитаем, обратив наш пристальный глаз на "золотые перья" и строчки, ими написанные, ведь во все времена народ говорящий и пишущий претендовал на титул властителей общественного мнения и вершителей судеб "электората" (как ныне принято именовать народ). Что же увидим мы, прочитав первые строчки? Каковы, на ваш взгляд, тональность, смысл и настроение опусов наших "акул пера" - искателей популярности и профессиональной славы?
Они в панике? Растеряны? Потеряны? Уже "без лица"? Имеют ли право именоваться "журналистами"? Даю вам слово, что не имею готового ответа на этот трудный вопрос. Специально не выбирая конкретных имен и определенных изданий, смотрю лишь то, что оказалось под рукой. Начинаем все подряд читать, а потом вместе с вами подумаем: к каким выводам придем. На каких весах будем взвешивать "увиденное-услышанное"? На что это "потянет"?
Понятное дело: ни вы, ни я судить не будем (и судимыми не станем), нет у нас такого права. Для этого надо пожить жизнью коллег, их дорогами пройти-проехать-пролететь, а уж потом тянуть из них жилы. Будем помнить о том, что у каждого времени своя скорость: одна минута молодости тягучее и длиннее минуты старости, не сравнимы час минувшего века с часом грядущего. Одни годы ползут, другие летят или скачут, наполненные горем, счастьем, печалью, надеждой. Изменился не только темп нашей жизни, но и само ее содержание. Журналисты, разумеется, живут и работают в потоке событий, но главное, что они при этом говорят людям, какое "заколдованное слово" произносят: врачующее или убивающее?