На пороге Двося с самоваром. За ней в дверях не менее дюжины курчавых головок. Все расплываются от улыбки, а какой-то экземпляр даже пищит от радости.
- Чай кипит, - докладывает Двося.
Мы движемся целой процессией.
Впереди - Шая Дынькин. Он расправил широко руки, как бы очищая дорогу. За ним я с Двосей. Как это произошло, не знаю, но мы с ней - парой. За нами вереница дочерей, мал мала меньше. А сзади, пыхтя и отдуваясь, подпрыгивая и пошатываясь, движется с помощью хозяйки Соры сам виновник торжества - "кипящий гай".
- Вот и моя семья, - знакомит Дынькин, - чем богат, тем и рад. Двосечка, птичка моя, сыграй что-либо на гитаре.
- Вы уважаете веселое или заунывное? - это Двося спрашивает.
- Как сказать...
- Когда я одна, я играю заунывное, а так я всегда веселая.
- Это прямо замечательно...
Мы в центре внимания. Две дюжины глаз пронизывают нас насквозь.
- Ой, Боже мой! Ой, горе мне, - восклицает вдруг Сора, - я не выдержу от них!
Оказывается, открутился кран, и весь стол облило кипятком.
Минута смятения, мокрая скатерть закрывается полотенцем, и как будто ничего не было. Пьем чай "з вареньем".
Двося достала гитару. Инцидент с краном испортил настроение, и она забыла, что должна быть "всегда" веселой. Несколько предварительных аккордов...
- Оставь его, его дхугая любит
У ней пхава пхед Богом и людьми...
Тебе себя отдать, ее он счастье сгубит,
Ты ж не найдешь забвения - пойми!
- Когда она играет, я люблю мечтать, - шепчет на ухо Дынькин. - Я ей не перебиваю, и она мне не перебивает. Она свое дело знает, я свое. А ну-ка, Двося, что-либо веселое!
Две гитахи за стеной
Жалобно заныли...
Этот памятный мотив...
Милый, это ты ли?
Эх, хаз! Еще хаз!
Еще много, много хаз!
- Эх, лаз, есцо лаз, - не вытерпел какой-то карапуз.
- Если бы моя Сора знала музыку, то я заставил бы ее даже в лавке играть, - шепчет Дынькин. - Я вам тоже советую взять жену с гитарой. Сожалеть не будете...
Беседа продолжается.
- Итак, мы кончили на интересе. Какой нам может быть интерес и какая енецеятива? Возьму пример. Если играют в карты в безденежные игры, то нет заинтересованности, бросают играть своевременно и легают спать. Если же играют в денежные игры, то ись заинтересованность как одной стороне, так и другой. Одному выиграть, другому отыграться, и играют до утра, то ись если будем работать без интереса для себя, то какая может быть работа? Заработать кусок хлеба на день - и кончено? Хлеб и у старца есть! Мы хотим булку с маслом, и сало со шкварками... При царизме наша страна тоже не развивалась. Но тогда это была политика германского Вилегелема. А теперь, когда нет царя и нет Вилегелема, а руководящая партия, то какая должна быть, по-вашему, программа политики?.. Сора, ты же видишь, что человек хочет чай. Налей еще! И я говорю, что только так, а не иначе. Дайте нам, частным и честным гражданам, все гражданские права, заинтересовайте нас, и я вас уверяю, что заплутанный клубок расплутается. Дальновидный покойный Владимир Ильич сказал: всерьез и надолго. Успомните слова великого вождя!
Прощались мы очень горячо!
- До свиданья! Прощайте!
- Будьте мне здоровеньки...
- Адье! - замахала ручками Двося.
Шая Дынькин пророчил верно: он попал в клетку. Слева от его лавки выросла кооперация с "рукопожатием", справа - госторговля со звездой. И Дынькину стало не по себе.
Но "друзья познаваются в беде", и, выбравши "интересующих слов" из его последнего письма, я лечу в Бобровицы.
- Здравствуйте, здравствуйте! Очень рады!
- А Двося где?
- О-о-о... Она уже мама Двося.
- Замужем?
- Еще как!
- А вы боялись, гражданин Дынькин?
- Конечно, боялись, - оправдывается он. - У меня целый зверинец. Хая, ставь самовар!
- З варьем?
- А как же без?
- Она тоже играет на гитаре, - шепчет Шая Дынькин на ухо. - Вы видели, какая красавица?
- Итак, я должен вам сказать, что мне стало очень плохо. Но не перебивайте меня и слушайте с головой. Частные торгово-промышленники, как овцы, полезны в хорошем хозяйстве. Овцы удобная, выгодная и полезная скотина, которым корму мало требовается, уход коло их не затруднительный, а польза от их хорошая: шерсть и овчина, мясо и жир. Овец следует пускать вольно пастись по полю, не швистать длинными цугами, не пугать собаками, не скупти из их шерсти и не стригти часто. Если же пастухи швистят около овец своими длинными цугами, пугают собаками и забивают в одну кучу, они всегда пугаются, волнуются и не могут пастись. К чему это я веду? Вы можете это понять. Частные - те же овцы, удобная и полезная скотина. Но когда? Когда бы пастухи не пугали и не стригли каждого попавшего. А что мы видим сейчас? Еще пример скажу. Призывает до себя генерал Вандерфлит Ивана и говорит: "На тебе, Иван, овечку. У ней десять фунтов. Корми и пои ее, чтобы через два года она имела десять фунтов". Сидит Иван и плачет: что делать? Не кормить - сдохнет. Кормить хоть водой - прибавит вес... Приходит цыган и спрашивает: что, Иван, плачешь? Однем словом, тут целый разговор идет. Но я скажу конец: цыган достал волка, привязал его к сараю, где овца живет, и овца на сколько покушает за день, на столько худеет от страха за волка, и через два года Иван отдал Вандерфлиту обратно овечку в десять фунтов. А смысл этой сказки вот какой. Это самое сделали с нами. Дали свободную торговлю всерьез и надолго, дали овце корму довольно, но поставили с одной стороны волка, а с другой - льва. С одной стороны - кооперация с госторговлей, а с другой - финагент. Но овца не может иметь пользы от этого корма, ибо она кушает и оглядывается, авось изорвут ее. Скажите же, какая может быть польза, какой жир, какая, спрашивается, мясо и какой вообще аппетит?
- А вот и я!
На пороге Хая с самоваром. Она мило улыбается и стреляет мне прямо в сердце.
Мы движемся процессией в столовую. Хая рядом со мной...
- Вы уважаете музыку?
- Очень.
- "Баядерку" знаете?
Шая Дынькин говорил в последнем слове так:
- Здесь на позорной скамейке подсудимых, вместе с нами, частными и честными гражданами, сидит вся авторитетная верхушка финотдела и торготдела, и нашему обществу грозит или пять, или даже все десять лет Соловков, ибо прокурор говорит: "Выщипите сорную траву всурьез и надолго". Значит, Шая Дынькин больше не частный капитал, а Еремин больше не фининспектор. Хорошо. С этим туда-сюда еще можно согласиться: одни давали, другие брали. Но когда гражданин прокурор говорит: оппортунизем, скатывание, сращивание, правый уклон, тут я спрашиваю: какой у Еремина или Дынькина может быть уклон? У рыбного торговца возможно одно из двух: или прибыль, или, не дай Бог, убыток.