А потому предлагать сегодня первое место факту, а не мысли, да еще в известной газете, - нонсенс. Вы предаете наш главный лозунг, едва явившись Главным в обновляемую газету. Неужто она нужна Вам, чтоб опускаться до обывательского уровня, вместо того чтобы помочь читателю подняться до осмысления реальности? Нет, не скажу Вам: Бог в помощь, не возьму грех на свою душу.
Когда-то (если память мне не изменяет) я дал Вам рекомендацию в Союз журналистов, но Вы, благополучно принятый, так и не стали им (чего я искренне желал). Ваша фамилия мне иногда попадалась на газетных полосах, но потом вдруг ушла на последнюю страничку (зато ежедневно!): в список членов редколлегий. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь - каждому своя норка и свои мышки: как я понимаю, Вы утратили журналистскую практику и сменили амплуа, превратившись в организатора. Таких много вокруг. То ли профессионально не сложились, то ли по иным причинам, но "когдавшие" уходят. Куда? Куда ж еще, если не руководить своими бывшими коллегами, став чиновниками от литературы. Были же когда-то "генералы от кавалерии", а нынче - от искусства, от культуры, от политики, от экономики, от юриспруденции. Вам выпала нелегкая судьба стать чиновником "от журналистики". Именно такие, как Вы, разрабатывают стратегию, тактику, рисуют макеты журналов и газет, сочиняют концепции (что естественно и даже нормально), но при этом еще утверждают свое право диктовать "нормы" профессионалам разных мастей: политикам, драматургам, экономистам, изобретателям, юристам. Журналистам, к примеру: когда им следует веселить читателя, когда пугать, а если потребуется - иногда будить мыслью. А когда это нужно "кому надо", то помочь читателю уснуть в летаргическом сне. Не кажется ли Вам, что Ваша идея видеть прежде всего факты без возможности размышлять над ними, как нельзя лучше укладывается в ныне входящую в моду политику торжества общественного безмыслия и, стало быть, сопутствующего ему безмолвствия? Вы не думали об этом когда-либо?
Какое счастье, что мне от Вас ничего не надо: ни работы, ни денег, ни общения. Как говорится, за державу обидно: за журналистов, коллег по цеху, а главное, за будущего многострадального читателя "Литературной газеты". Неужели Вы, давая интервью и будучи человеком неглупым и опытным, элементарно ляпнули, то что называется В. Далем "говорить, что глупо"?
Тогда прошу читателя полагать мою публикацию первой рекламой Вашей будущей газеты. И последнее: если Вы узнали себя и хотите сатисфакции, я к Вашим услугам. Оружие выбирайте сами: шпага, публичный диспут, перо.
Вечерняя Москва. 1998, 11 сентября
Примечание. Это открытое письмо далеко не каждая газета решилась бы опубликовать: корпоративные интересы есть и в нашей среде, как в любой профессиональной. Но молчать в тряпочку - тоже не лучший пример солидарности. Не стоит обобщать, бывает и по другому: далеко не каждый повар ест грибную подливку к картофельным котлетам... особенно тот, который вообще не переваривает грибы. Не о каждом актере, художнике, поэте и прозаике и журналисте идет речь, иначе пришлось бы позакрывать "все" критические отделы журналов, публикующие профессиональную критику. О нет, корпоратив-ностью в моем случае не пахнет, а работает другой принцип: ворон ворону глаз не выклюет. Сегодня я - ему, завтра он - меня. Зачем испытывать судьбу, если мы не без греха?
Я написал материал, адресованный коллеге, и Главный "Вечерней Москвы" все же "клюнул" глаз другому Главному редак-тору, уверенный в том, что в делах профессиональных неприка-саемых не бывает. И коллеге урок, и мне, и вам, читатель, рикошетом. Я весьма благодарен настоящему газетчику. А мой "герой", кстати, не только мне не ответил, а сделал вид, что вообще не понимает, о ком идет речь в открытом письме. И лишь на одном "прокололся": распорядился изъять из библиотеки редакции все экземпляры "Вечерки". "Стратег"!
Теперь со спокойной совестью (спокойной ли?) продолжим разговор о мотивах и мелодиях журналистики. Об одной из самых популярных дальше речь.
О чувстве юмора
БИТОЧКИ, ИЛИ "ЧТО НАША ЖИЗНЬ?"
Предлагаю две истории: печальные ли, юмористические ли - судите сами. Искренне недоумеваю, что произошло со мной, если столько лет я ни одной строки не написал об этих историях: полная амнезия! Получается так, что вы - мои первые читатели. Главного героя воспоминаний объявлю пока так: певец Кривченя. А в свидетели судьба избрала меня. Мне было в ту пору "уже" полных тринадцать, перешел в пятый класс и был вывезен родственниками из Москвы сначала в Тюмень, а через год в Красноярск, на этом и закончилась моя "одиссея", значит, можно поставить точку. Моя персона здесь вспомогательная, если пользоваться театральной терминологией.
Теперь представьте: военный 1942-й год, Красноярск, драматический театр, который в ту пору находился на главной улице города "имени Сталина". (После смерти вождя случилось переименование, и появилась "улица Мира"; острословы тут же стали говорить, что сначала "ходили по Сталину", а теперь "по миру пойдем".) Страшная война и опасность оккупации сняли "с якоря" тысячи людей, чтобы переправить их в Сибирь. В Красноярск "вакуировались" два театра, в том числе маститый Одесский (оперы и балета). Так и оказался в городе двадцатидвухлетний бас Кривченя, которого коллеги ласково окрестили Филей.
Городской драматический все еще "гонял" старый репертуар, и, пока обживутся приезжие актеры, благородно позволил им честно зарабатывать свой кусок хлеба. А я вместе со своими одноклассниками стал заядлым театралом, тем более что школьников пускали днем без билетов - на свободные места; а их было мало: местная интеллигенция и солдаты оказались главными зрителями. Многими часами солдаты маршировали по окраинным улицам города и нестройно (зато громко) пели: "Эх, комроты, даешь пулеметы, даешь батареи, чтобы было веселее!" Потом они исчезали, уступая кресла другим солдатам, и еще не скоро их официально назовут "сибирскими полками, своей жизнью спасшими Россию".