Практический совет М. Горького молодым литераторам выглядит так: «…В высшей степени полезно записывать слова, которые наиболее поражают своей легкостью, изящностью, необыкновенной гибкостью».[69] Замечу попутно, что далеко не все советы даются «наперед», но они не менее ценны и в тех случаях, когда подтверждают правильность того, что мы уже делаем. Очень многие журналисты, вернувшись из командировок, с удовольствием перечитывают, а потом применяют в материалах слова и обороты, принадлежащие их героям, «живьем» записанные в блокноты. Я тоже делал попытки записывать речевые особенности героев в надежде, что они обогатят образ. Более того, фиксировать их слова и обороты полагал для себя столь же естественным, как собирать грибы, коль оказался на грибной поляне, прогуливаясь по лесу, тем более что корзинка-блокнот, куда можно складывать находки, всегда при мне.
Сейчас попробую взять какой-нибудь свой очерк и выписать из него примеры таких находок. Они действительно обогащают образ или нет? Итак, «Шофер». Жену, Марию Никаноровну, мой герой называл «бабулей»; дочь Нину — «пацанкой», а сына — «пацаном»; жена, по его выражению, иногда «жалилась» начальству; про машину с грузом он говорил, что на улице «за глаза» ее никогда не ставит; пассажиров окрестил «негосударственным грузом»; говоря о том, что шоферов сейчас слишком много, выразился так: «С количеством вышла у нас неустойка, стали мы друг к другу хладнокровней»; на вопрос, как он относится к начальству, ответил: «Не в полной мере любви»; поработать за маленькие деньги — для моего героя значит «съездить и справить удовольствие»; машину свою он знает, как «собственную руку: когда в ней что болит и когда пора стричь ногти»; на заднем мосту приспособил цилиндрическую пару и сказал через «е»: «Модерн!»; опоздав на занятия в вечернюю школу, герой боится упрека учителя, потому что «для взрослого человека упрек, что для пацана порка»; об отношении шоферов к деньгам сказал: «Мы народ простой: скупиться не скупимся, но и кидать не кидаем»; сравнивая газетную информацию с той, которая идет от знаменитых шоферских разговоров на дорогах, заметил, что «разговоры разговорами, а у печатного слова своя цена». А вот несколько оборотов, принадлежащих его жене Марии Никаноровне: «Одно плохо, что дети не промежду нас с Мишей, а все со мной да со мной»; «Овощи — это его сухота, как-никак, а он с машиной!»; «В наших расходах Миша меня никогда не учитывает».
Но довольно. Не знаю, хорошо ли, плохо ли услышал я своих героев, умело передал их язык или скверно, но стремление у меня было. Кстати, техника применения «живой речи» у нас, журналистов, тем более у публицистов несколько иная, чем у прозаиков. Мы реже пользуемся прямой речью, начиная с тире и щедрого абзаца, — и места жалко, и, кажется, вроде бы теряем в публицистичности. Чаще мы вводим чужие речевые обороты в собственный авторский текст, взяв их в кавычки и иллюстрируя факт существования героя, его манеру выражать свои мысли. Я, например, пытаюсь делать это так: не «ввожу» героя в текст, могу даже не упомянуть его в каком-то отрывке, лишь кавычками отмечаю его фразы, но у читателя, надеюсь, не бывает сомнений в том, кому эти фразы принадлежат. Разумеется, и в публицистике возможна прямая речь, и не забыли мы, как ставить тире перед абзацем, но я говорю еще об одной возможности сохранять речевую характеристику героев, экономя при этом дорогую газетную площадь.
4. «Большинство наших поэтов, — писал М. Горький, — к сожалению, работой над языком не занимаются, и стишки у них (в применении к журналистам можно, наверное, сказать: статейки. — В. А.) серенькие, жестяные. Меди нет, нет серебра, не звенят они, не поют».[70] В другом месте я нашел у Горького: «С языком вообще происходит то же самое, что с нашими костюмами. Мы не так одеваемся, как должны одеваться. Нужно одеваться ярче. К чему эти серые и черные пиджаки?»[71]
Я понимаю эти слова не как призыв к «серебряному звону», к лакировке действительности, а как заботу о сочности, образности, силе языка. Мол, не обязательно пой тенором, дорогой товарищ газетчик, можешь петь басом, то есть бичевать недостатки, ругаться, спорить, но даже ругань твоя должна быть одета не в серый, а в яркий по цвету пиджак, иначе ее не заметят.
Откуда появился термин «беллетристика»? От французского «белль летр», что означает в переводе «красивое слово». В чем же, спрашивается, его «красота»? Можно ли считать красивыми словами только «прекрасный», «достойный», «передовой», «умнейший», «розовый», а вот такие, как «черный», «глупый», «отсталый», «уродливый», — некрасивыми, изъятыми из употребления в беллетристике? Нет, конечно! Красота слова — в его точности, звучности, ясности, какие бы светлые или темные стороны жизни за ним ни стояли.
Итак, умение одеваться в «яркие пиджаки» — вот что, полагаю, нам нужно, чтобы стать мастерами журналистики.
5. И еще: умение избегать штампа. Что греха таить, мы слишком часто оказываемся в плену у штампа, «газетизма» — за примером, как говорится, ходить недалеко: сама эта фраза содержит два штампа, сидящих на кончике языка и с поразительной готовностью срывающихся так легко и непринужденно, что нужно усилие для того, чтобы избежать их, а не для того, чтобы ими воспользоваться. Замечу попутно, что говорить и писать о штампах уж очень рискованно: необходимо тщательно следить за собственным языком, к которому у читателя немедленно возникнет повышенный интерес. И — не дай бог!..
Вот наиболее часто встречающиеся «газетизмы»: «А воз и ныне там»; «Петр кивает на Ивана…», «доколе с этим будут мириться?»; «ответ не заставил себя ждать»; уже упомянутые мною «что греха таить» и «за примерами далеко ходить не приходится»; «труженики полей», «работники прилавка», «разведчики недр», «люди в белых халатах», «флагман индустрии», «черное золото», «белое золото» и т. д. — несть им числа, и даже «несть им числа» — тоже газетный штамп.
А есть еще такие штампы: если взгляды — то внимательные, которые непременно бросают; если речи — то пламенные; поцелуи — звонкие; походки мужественные; звуки — манящие; то, что в сознании, — проносится; страстью обуреваем; если на стуле — то примостился; и так можно до бесконечности. А. Чехов однажды перечислил то, что чаще всего встречается в романах и повестях: «Граф, графиня со следами когда-то бывшей красоты, сосед-барон, литератор-либерал, обедневший дворянин, музыкант-иностранец, тупоумные лакеи, няни, гувернантки… Бесчисленное множество междометий и попыток употребить кстати техническое словцо».[72] У каждого времени, по-видимому, свои отштампованные герои и ситуации, и вот уж на смену графу пришел дед-колхозник с милыми чудачествами, шеф-консерватор, противостоящий молодому ученому-прогрессисту, рассеянный академик, говорящий «э-э-э, батенька», интеллигент-очкарик с развитой мускулатурой, адвокат-циник, рабочий продолжатель династии, у которого на лице играют желваки, и т. д.
Впрочем, кое-что осталось и от прошлого: как были сто лет назад «бирюзовые и бриллиантовые глаза, золотые и серебряные волосы, коралловые губы, золотое солнце, серебряная луна, яхонтовое море, бирюзовое небо и т. д.»,[73] перечисленные Л. Н. Толстым в числе литературных штампов, так и сегодня существуют, украшая собой наисовременнейшие произведения.
В чем же дело? Каков механизм рождения штампа? А. Серафимович сказал, что все это заезжено, «избито это и тысячу раз повторялось».[74] Но, прошу меня простить, как же не повторяться? Если море — синее, его ведь не назовешь оранжевым, и если луна серебряная, она была такой тысячу лет назад и будет столько же, если не больше! Между тем получается, что все написавшие «море синее» — штамповщики? Сомневаюсь. Потому что повторяемость — всего лишь внешний признак штампа. А должен быть какой-то внутренний! Штамп не эстафетная палочка, передаваемая от одного журналиста другому. И не обручальное кольцо, которое бережно хранится в литературной семье, как дорогая реликвия. Другое дело, если бы штампы рождались сознательно, если бы имелся каталог наиболее употребляемых литературными бабушками и дедушками понятий, эпитетов, образов и сравнений, а внуки терпеливо переписывали бы их в свои нетленные творения! — и то я сказал бы, что истинные ценности хранить не грешно, а эстафетную палочку передавать в иных случаях даже полезно.