Лотти и я одновременно вздрогнули при его упоминании: она, видимо, от радости, а я – скорей, от осознания вины. Мы замерли в ожидании, когда услышали, как дверь открывается, и я стала готовиться к худшему. Но, к облегчению, запах горелого, внезапно ударивший мне в нос, доносился всего лишь от тоста.
Энергичные шаги, которые раздавались в коридоре, принадлежали совсем не Чарльзу, а кому-то другому. Тому, кого нельзя было ни с кем спутать. Мия тихонько вздохнула и многозначительно посмотрела на меня. Да и я закатила глаза. Подгоревший Чарльз был бы мне даже больше по душе. Остатки тёплых рождественских чувств покидали комнату, и вот она уже стояла в дверном проёме – эта рыжая бестия, также известная как «дьявол в платке от Гермес», гражданское имя – Филиппа Аделаида Спенсер или, как говорили Флоранс и Грейсон, бабуля. По слухам, её подруги по бридж-клубу называют её Персиковая Пиппа, но в это я поверю только тогда, когда услышу собственными ушами.
– О, я смотрю, вы начали без меня! – сказала она вместо приветствия. – Это что, американские привычки?
Мы с Мией снова обменялись взглядами. Если дверь в дом не была открыта, значит, у этой бестии имелся ключ. Страшновато.
– Но, мама, ты опоздала на полчаса, – сказал Эрнест и встал, чтобы поцеловать её в обе щеки.
– Серьёзно? Какое время ты мне вчера назначил?
– Никакое, – сказал Эрнест. – Ты же сама это придумала, помнишь? Ты записала на автоответчик, что в девять тридцать придёшь к нам на завтрак.
– Глупости, про завтрак я ни слова не сказала. Я уже поела дома. Спасибо, родной.
Грейсон взял её пальто (рыжее), ради воротника которого лиса пожертвовала своей жизнью, а Флоранс просияла и сказала:
– Ой, у тебя такие красивые (рыжие) джемпер с водолазкой! Они тебе так идут, бабуля!
Лотти уже хотела приподняться, но я вцепилась железной хваткой в рукав её свитера. В прошлый раз она раскланялась перед этой бестией, но это не могло повториться ещё раз.
Пожилая миссис Спенсер была рослой, стройной женщиной, которая выглядела намного моложе своих семидесяти пяти лет. С её изящной прямой осанкой, длинной шеей, элегантной короткой стрижкой и ледяными голубыми глазами, которые осматривали нас по очереди, она идеально подошла бы на роль злой мачехи Белоснежки версии «тридцать лет спустя».
Во избежание недоразумений, нужно отметить, что мы не всегда были так враждебно настроены к ней. Сначала мы серьёзно старались полюбить мать Эрнеста, ну или хотя бы понять её. В конце августа она отправилась в трёхмесячное путешествие на корабле «Королева Елизавета», а когда вернулась в конце ноября, загорелая и нагруженная сувенирами, увидела, что её любимый сынок привёл в дом американку с дочерями, их няней и собакой. Понятно, что она горько разочаровалась и от такого сюрприза потеряла дар речи. Но, к сожалению, ненадолго, потому что потом начала высказывать своё мнение и до сегодняшнего дня не прекратила.
В основном она пыталась с поразительной открытостью обвинить маму в том, что та охотилась за наследством, и самыми отвратительными способами отвадить от неё Эрнеста. И вообще она связывала это с общей нелюбовью к американцам, которых считала бескультурными, глуповатыми и тщеславными. Тот факт, что у мамы было два высших образования, не очень её впечатлял, ведь она их получила в США, а не в цивилизованной стране. (А то, что мама сейчас преподавала в Оксфорде, она умышленно игнорировала.) Хуже американцев, по мнению миссис Спенсер, могли быть только немцы, которые затеяли Вторую мировую войну. Именно поэтому она считала Мию и меня не только бескультурными, глуповатыми и тщеславными (со стороны мамы), но и от природы подлыми и коварными (со стороны папы). Лотти же, в свою очередь, была просто подлой и коварной, так как являлась чистокровной немкой, а наша собака… Ну, как сказать?.. Миссис Спенсер вообще не любила животных, кроме как поджаренных в соусе и подаваемых на тарелке. Или в качестве воротника.
Мы очень старались усыпить её злобу и пробудить тёплые чувства, но у нас это совсем не получалось. (Хорошо, очень старались – это небольшое преувеличение.) А сейчас мы даже бросили все попытки. Как там Лотти всегда говорила? «Как аукнется, так и откликнется». Ну или как-то так. Только нам было бесполезно аукать. Особенно мне и Мие. Мама всё время надеялась на чудесное перевоплощение, а Лотти… Ой, Лотти – это безнадёжный случай. Она твёрдо верила в хорошее в людях. Даже в хорошее в нелюдях.