Дороти-Энн отломила вилкой кусочек пирога.
— Вкусно, — заметила она. — Кстати, дети приходили ко мне.
— Я их видела. Няня Флорри выглядела словно наседка. — Венеция помолчала и вопросительно взглянула на подругу. — Что тебе пришлось им сказать?
— Правду.
— И как они это восприняли? — Венеция ковырнула еще кусочек.
— Они напуганы, но держатся молодцом.
Негритянка кивнула.
— У вас хорошие ребята.
В открытую дверь легонько постучали. Дороти-Энн подняла глаза, а Венеция развернулась в своем кресле.
— Есть кто-нибудь дома? — поинтересовался мужской голос.
Кто бы ни пришел, его невозможно было разглядеть за гигантской композицией из белоснежных цветов, которую посетитель держал в руках — каллы, тяжелые ветки усыпанных распустившимися цветами орхидей, тюльпаны, огромные пышные розы, лилии, нарциссы, туберозы, ирисы, амариллисы, гиацинты, пролески, «царские кудри» и пионы.
— Мисс Харлоу ушла, — отозвалась Венеция с негритянским акцентом. И театральным шепотом обратилась к Дороти-Энн: — Не видно ни шариков, ни плюшевых мишек. Хватай скорей, пока не унесли.
В палату вошел мужчина и поставил вазу на приставной столик. Это оказался Хант Уинслоу.
— Судя по всему я привез уголь в Ньюкасл[8], — мрачно сказал он, разглядывая батарею цветов, выстроившуюся на подоконнике.
— Вы не привезли уголь в Ньюкасл, — рассмеялась Венеция, — если только не припрятали где-нибудь плюшевого мишку.
— Никаких медведей, — поклялся Хант, подняв правую руку. — И никаких шаров.
— Слава тебе, Господи. — Негритянка встала, освободила место в центре подоконника и попросила Ханта передать ей гигантский букет. — Послушайте, я собираюсь сбегать вниз и выпить чашечку кофе. Вам что-нибудь принести?
Дороти-Энн и Хант покачали головами.
— Можете нагреть мне местечко, — обратилась Венеция к сенатору, подхватывая свою сумку и выплывая из палаты.
— Должен заметить, что мисс Флуд сама деликатность, — заметил Уинслоу, усаживаясь в кресло и стараясь не смять складку на брюках.
— Именно так, — согласилась Дороти-Энн.
— Она выглядит как манекенщица, — сказал Хант.
Свет, льющийся в окно и бьющий из ярких ламп, мог изуродовать кого угодно, но он позволил ей по-новому взглянуть на Ханта. Ее недавний знакомый выглядел еще лучше, чем запомнилось Дороти-Энн. Освещение на вечере лишило его природного здорового вида и свежести лица.
Он был в самом расцвете сил, и каких!
Хант выглядел моложе своих тридцати пяти благодаря упругой коже и хорошему цвету лица. Темно-голубые глаза и кривая ухмылка выражали юмор и озорство, а явственная сексуальная привлекательность заставляла вас вспомнить об апельсинах и серферах. Этакий парень, с которым хорошо отправиться босиком погулять по пляжу, брюки закатаны, ботинки связаны за шнурки и перекинуты через шею. Его выбеленные солнцем волосы наверняка пахнут свежестью. А на губах ощущается привкус страсти.
— Венеция стала одним из главных открытий Эйлин форд, — ответила Дороти-Энн. — Десять лет назад она украшала собой почти каждую обложку журнала «Вог».
Женщина нахмурилась, сообразив, что мистеру Уинслоу давно пора бы отвести глаза. Не считая Фредди, она не могла припомнить никого, кто бы так выдерживал ее взгляд. После задумчивого молчания, Дороти-Энн вновь заговорила:
— Откуда вы узнали, где меня найти?
— Это легко. Городок небольшой. Газеты полны вами, тут и открытие отеля, и то, что самолет вашего мужа пропал без вести. На страницах светской хроники каждый день сообщают о вашем здоровье.
Она склонила голову к плечу.
— Я как-то сомневаюсь, что вы из тех особей, кто читает светские колонки.
Хант фыркнул.
— Я нет, этим занимается мой помощник. Просто на тот случай, если там появится мое имя и необходимо будет внести ясность по поводу содержания.
Ее голос прозвучал сухо:
— А тут и я. Вдруг выпрыгнула со страницы.
Слабая улыбка тронула его губы.
— А тут и вы, — кивнул он. — Как вы себя чувствуете? Дороти-Энн состроила гримасу.
— Как я выгляжу?
— Честно говоря, неплохо.
— Лжец! Я выгляжу дерьмово, и вы это знаете.
Он засмеялся. Сверкнули белоснежные зубы.
— Ну и что? В больнице никто не выглядит наилучшим образом.
Хант замолчал и торжественно взглянул на нее. Куда-то исчезли легкая непринужденность и шутливая улыбка. Их сменили нежная серьезность, настойчивый взгляд, словно он изучал ее, всю целиком, с задумчивым выражением.