И такую же ренту снимали за обслуживание российского экспорта-импорта в нами же построенных Ново-Таллинском, Вентспилском портах…
В 1990-х годах я опубликовал одну статью в журнале «Новая Россия» (бывший «Советский Союз»), посвященную отчасти и той новой геополитической ситуации, сложившейся после 1991 года. Собирая материалы, беседуя с разными политиками, имевшими отношение к… я запомнил, какие хитрые, многоуровневые интриги шли против самой идеи строительства нового порта в Ручьях (Усть-Луга, Ленинградской области). Санкт-Петербург давно не справляется с обслуживанием товаропотоков, и тогда сложилась целая группировка, лоббировавшая интересы финляндских, эстонских, латвийских, литовских портов, блокировавшая (в том числе и с «природоохранными аргументами»), любые проекты создания новых портов в Ленинградской области. И одновременно спешно строившая новый эстонский порт в Силламяэ.
Я со своей журнальной миссией застал тогда очень интересный момент. Глава Кингисеппского района Владимир Густов уходил на повышение — в правительство Ленинградской области. (Потом он поднимется еще выше — станет министром и вице-премьером в правительстве Примакова). «На районе» оставался Александр Дрозденко. Он мне и рассказал о ходе этого геополитического соревнования, как один бизнесмен, загодя скупивший земли в районе Усть-Луги, успешно задержал начало строительства — то есть выиграл для эстонцев в целых два года… Мне запомнилось это физически явственное ощущение гонки. И еще одна временная параллель. В тридцатых годах, когда у СССР была аналогичная геополитическая ситуация (на Балтике не окно — а маленькая «форточка»), Усть-Луга чуть не стала важнейшей стройкой пятилетки. Лозунг был: «Даешь Второй Кронштадт»! — тогда понимали эту просто уникальную уязвимость единственного порта и военно-морской базы, усоседившихся в известной «маркизовой луже». В 1939 году в районе Усть-Луга— Вистино бешенными темпами бросились возводить «Второй Кронштадт». Присоединение прибалтийских республик, а потом и война — «закрыли тему». И вот в 1990-х годах геополитические условия повторяются — но как сложно геополитика пробивается в полуотравленное сознание россиян! Я помню, как тяжело «пробивался» в 1995 году этот материал об Усть-Луге. Кто? Что? Ощущение было, что несколько одиночек-энтузиастов в Ленинградской области схватились с международным монстром, при полном равнодушии всей страны. Вроде и победили, и отмечены (новый глава района Александр Дрозденко тоже ушел на повышение в Ленинградскую область, а непосредственный руководитель проекта — Владимир Якунин — стал главой российских железных дорог), но по отклику в общественном сознании это было похоже на выигрыш нашими, где-то очень далеко, футбольного матча, права на трансляцию которого вдобавок не были выкуплены.
Понимание приходит с запозданием, и когда уже в 2006 году нужен ответ на действия другого ветерана «санитарно-кордонной службы» — Литвы, отрезавшей сообщение с Калининградской областью, единственный реальный ответ— паромная линия Калининград — Усть-Луга. И сегодня этот порт, наш самый глубоководный на Балтике — это прорыв «санитарного кордона», который вокруг России возводится неустанно и непрерывно.
А для иллюстрации всей исторической глубины вопроса у меня есть и еще одна маленькая, но очень памятная картинка по теме «блокада». В Стокгольме, неподалеку от смотровой вышки Катарина-Хиссен вы найдете улочку двухэтажных домишек. Называется она «Рюсгартен», «Русское подворье». В период до позапрошлой Смуты (XVI века) Россия владела на побережье Балтики отрезком, — как раз от нынешней Усть-Луги до устья Невы. И после той Смуты, когда стали селиться русские купцы. Жили на первых этажах, а на вторых, точнее, на чердачках хранили свой товарец. Ходили по стокгольмским рынкам… почти как офени, как коробейники. А все более-менее серьезные партии классических «льна, пеньки, дегтя, хлеба» закупались в России шведскими купцами «на корню». Вот, во что выродилась внешняя торговля державы. (В соответствующих главах истории вы найдете и термин «неэквивалентный обмен» — о российской торговле 17 века). Это и есть вечный идеал кордоностроителей, и вся «чистая демократия» (и усмешки по поводу нашей «суверенной демократии»), и вся политкорректность, «коротичность», «работа над историческими ошибками», «необходимость покаяния» — все для осуществления этого идеала: «русские подворья» в европейских столицах и русские коробейники с матрешками на улицах…
Вернемся к «нашим пактам»
И вот каков должен быть ответ «гиенам-санитарам» Прибалтики, идеологически опирающихся на критику Пакта Молотова — Риббентропа:
Британский премьер историк и «Краткий курс истории ВКП(б)» свидетельствуют: «США, Британия и Франция виновны в самом факте появления мощной фашистской Германии. А СССР по мере нарастания угрозы войны предпринимал необходимые (хотя, как оказалось, и недостаточные) меры обороны».
Ведь быть наблюдателем (пускай, даже и злорадным) чемберленовского предательства Европы — это совсем не то, что быть его соучастником!
Оцените теперь и последующий фрагмент. Следствия Пакта:
«… а через две недели (боевых действий) польская армия численностью около двух миллионов человек прекратила свое существование. Пришла очередь Советов. 17 сентября русские армии хлынули через почти не защищенную восточную границу и широким фронтом пошли на запад. 18 сентября они встретились со своими германскими партнерами в Брест-Литовске. Здесь в минувшую войну большевики в нарушение своих официальных соглашений с западными союзниками заключили сепаратный мир с кайзеровской Германией и подчинились ее грубым условиям. Сейчас в Брест-Литовске русские коммунисты ухмылялись и обменивались рукопожатиями с представителями гитлеровской Германии…»
Бесспорно, еще одна уникальная ценность черчиллева взгляда — то, что он — ветеран обеих мировых войн. И в его «Истории» эти мимоходные вводные фразочки: «…а в прошлую войну…», «…а в минувшей войне он был…», «…а в прошлой войне для этого потребовалось» — это просто главный рефрен. Это способ мышления умудренного человека, ведущего стратега обеих мировых войн. Вот он упоминает о встрече советских и германских войск 18 сентября 1939 года в Брест-Литовске — и, конечно, вспоминает, что именно здесь же в 1918 году «в минувшую войну» был заключен Брестский договор России с Германией.
Черчилль тут если и не обвиняет, то напоминает об одном безусловно «отягчающем обстоятельстве», как бы концентрирует, конденсирует историю, превращая Брест-Литовск в какое-то «просто заколдованное» место российско-германских «сговоров».
И еще три абзаца — «о роли историка в рабочем строю»
Я, конечно, делился замыслом (и первыми набросками) этой книги с некоторыми солидными нашими книгоиздателями, историками-публицистами. Сказать честно: никакое одобрение, даже «горячая поддержка», даже крики «браво» (случись бы таковые), по поводу некоторых фрагментов не уравновесили того, пусть даже небольшого недоумения (неодобрения) по поводу… в том числе того, о чем сейчас речь пойдет.
Мне кажется, роль истории как поля межнациональных диалогов, споров, соперничества будет только расти. Доказательство — самое элементарное. Общая масса полемики, «разлитой в мире», величина или постоянная, или уж точно неубывающая. Удельная доля «идеологических элит», ведущих (озвучивающих) споры, а также коммуникационные возможности растут. А между тем количество «полемических площадок» сократилось. Ранее, например, диалоги, споры СССР — США сублимировались, вытеснялись в сферу политэкономии. Спор, грубо говоря, шел: кто правее, Маркс или Кейнс?