Отношение к Германии мгновенно и радикально изменилось, как только стало известно о немецком вторжении. Теперь уже никто не думал, что Гитлер блефует. Настроение в стране и в Палате общин было намного решительнее, чем годом раньше во время Мюнхенского кризиса. Однако при этом кабинету министров и министерству иностранных дел понадобился почти целый день, чтобы составить проект ультиматума Гитлеру с требованием вывести немецкие войска из Польши. И даже после того как проект был готов, он все равно не выглядел как полноценный ультиматум, поскольку в нем не был указан срок выполнения выдвинутых требований.
После того как Совет министров Франции получил донесение о немецком вторжении в Польшу от своего посла в Берлине Робера Кулондра, премьер-министр Эдуар Даладье объявил всеобщую мобилизацию, которая должна была начаться на следующий день. «Само слово «война« так и не было произнесено в ходе заседания», – заметил один из его участников. На нее ссылались исключительно иносказательно. Были также отданы указания по эвакуации детей из Парижа и Лондона. Население очень боялось, что военные действия обязательно начнутся массированными налетами авиации. В обеих столицах с вечера этого дня была введена светомаскировка.
В Париже новости о вторжении в Польшу стали для большинства настоящим шоком, поскольку в предыдущие несколько дней появились надежды, что конфликта в Европе все же удастся избежать. Жорж Бонне, министр иностранных дел Франции и один из самых ярых сторонников политики умиротворения Германии, обвинил поляков в том, что они заняли «тупую и упрямую позицию». Он все еще хотел привлечь к переговорам Муссолини в качестве посредника, чтобы попытаться заключить еще один договор, наподобие ранее заключенной Мюнхенской сделки. Однако всеобщая мобилизация все же шла полным ходом, и заполненные резервистами поезда постоянно отправлялись с Восточного вокзала Парижа по направлению к Мецу и Страсбургу.
Польское правительство в Варшаве с полным основанием начало опасаться того, что союзники вновь лишились силы духа. Даже политики в Лондоне, учитывая слабость своего ультиматума Гитлеру и отсутствие в нем четких временных рамок, начали подозревать, что Чемберлен может попытаться уйти от обязательств, данных Польше. Но на самом деле Англия и Франция просто следовали официальным дипломатическим канонам, как бы нарочито подчеркивая разницу между ними и авторами необъявленного блицкрига.
В Берлине ночь 1 сентября выдалась необычайно жаркой. Теперь только лунный свет падал на затемненные улицы столицы рейха – светомаскировка была введена на случай налетов польской авиации, но кроме светомаскировки была введена и еще одна форма «затемнения». По инициативе Геббельса был принят закон, в соответствии с которым прослушивание иностранного радио стало считаться серьезным преступлением. Риббентроп отказался принять британского и французского послов вместе, поэтому в 21.20 сначала Хендерсон вручил свою ноту, требующую немедленного вывода немецких войск из Польши. Кулондр вручил французскую ноту получасом позже. Гитлер, очевидно ободренный не слишком воинственным текстом ультиматума, все еще был уверен, что оба правительства в самую последнюю минуту дадут задний ход.
На следующий день персонал британского посольства, попрощавшись со своими немецкими служащими, переехал в отель «Адлон», который находился поблизости от посольства. Казалось, что все три столицы одновременно застыли в некоем состоянии неопределенности. В Лондоне кое у кого даже стали возникать подозрения, что английское правительство вновь пойдет на уступки Германии, но в действительности задержка произошла по просьбе французов, заявивших, что им нужно больше времени для мобилизации своих резервистов и эвакуации мирного населения.
Оба правительства были убеждены, что им необходимо действовать сообща, но Жорж Бонне и его сторонники все же попытались оттянуть судьбоносный момент. К большому сожалению, печально известный своей нерешительностью Эдуар Даладье позволил Бонне и дальше носиться со своей идеей относительно созыва международной конференции при участии фашистского правительства в Риме. Бонне связался с Лондоном, пытаясь заручиться поддержкой англичан. Но и лорд Галифакс, министр иностранных дел Великобритании, и сам премьер Чемберлен настаивали на том, что не может быть и речи о каких-либо переговорах, пока немецкие войска находятся на польской территории. Галифакс тогда позвонил по телефону министру иностранных дел Италии графу Чиано, чтобы разрешить все сомнения в этом вопросе.