Первейшая задача состояла в том, чтобы разбить строй бомбардировщиков до того как могли вмешаться истребители прикрытия. Если к вражеским самолетам центр управления направлял сразу несколько эскадрилий, то самые быстрые, «спитфайры», навязывали бой вражеским истребителям, а медлительные «харрикейны» атаковали бомбардировщики. Уже через несколько секунд в небе был настоящий хаос: самолеты ныряли, совершали фигуры высшего пилотажа, стараясь занять лучшую позицию, чтобы дать внезапную очередь, и при этом летчикам приходилось следить за тем, что происходит у них за спиной. Чрезмерная сосредоточенность на цели давала возможность вражескому истребителю зайти сзади незамеченным. Некоторые летчики-новички, попадая в первый раз под огонь, как бы впадали в паралич. Если им не удавалось выйти из состояния «ступора», это был конец.
Если был поврежден мотор, вытекающие из него гликоль или масло могли залить лобовое стекло кабины. Самой большой опасностью для летчиков был риск распространения огня на заднюю часть кабины. Из-за высокой температуры могло заклинить колпак кабины. Но когда летчику удавалось его открыть и расстегнуть привязные ремни, приходилось переворачивать самолет вверх шасси, чтобы иметь возможность выпрыгнуть. Для многих летчиков бой был таким потрясением, что они просто теряли ориентацию в пространстве. Им необходимо было специально сосредоточиться на том, чтобы не забыть потянуть кольцо вытяжного троса парашюта. Если, падая вниз, они ухитрялись посмотреть по сторонам, то видели, что небо, ранее заполненное самолетами, вдруг опустело, и они находятся в полном в одиночестве.
Если прыгать приходилось не над Ла-Маншем, английские летчики хотя бы знали, что приземлятся на своей территории. Поляки и чехи учитывали, что, несмотря на их форму, слишком бдительные местные жители или члены отрядов местной обороны могут принять их за немцев. Парашют одного из польских летчиков, Чеслава Тарковского, зацепился за ветви дуба. «Ко мне подбежали люди с вилами и дубинами, – вспоминал он, – один из них, вооруженный обрезом, кричал “Hдnde hoch!”. Я ему ответил: “А пошел ты…”, старательно выговаривая английские слова. Хмурые лица сразу же просветлели, и все в один голос закричали: “Да это наш!”». Другой польский летчик однажды днем приземлился на территории очень престижного теннисного клуба. Его записали как гостя, дали ему ракетку, одолжили белый фланелевый костюм и пригласили принять участие в матче. К моменту прибытия автомобиля ВВС, который должен был забрать летчика, его противники были полностью побеждены и доведены до изнеможения.
Кое-кто из летчиков мог честно признаться, что чувствовал «дикий, первобытный восторг», наблюдая, как падает подбитый им вражеский самолет. Польские летчики, которых англичане инструктировали, что не следует стрелять по спускающимся на парашютах немецким летчикам, в некоторых случаях пролетали над куполом парашюта, в результате чего он сжимался в воздушном потоке от винта, и враг камнем падал вниз. Другие летчики испытывали какое-то чувство сострадания, когда им напоминали, что они убивали или калечили человека, а не просто уничтожали самолет.
Сочетание предельной усталости и страха создавало опасные уровни стресса. Многих каждую ночь мучили кошмары, некоторые летчики не могли перенести такое напряжение. Почти у каждого на каком-то этапе случались «припадки нервного возбуждения», но они заставляли себя держаться. Вместе с тем было немало летчиков, старавшихся избежать участия в боевых вылетах, делая вид, что у них неисправен двигатель. Это замечали после того, как ситуация пару раз повторялась. На принятом в английских ВВС официальном языке это определялось как «неустойчивое моральное состояние», и летчика переводили на обслуживание вылетов.
Большинство английских летчиков-истребителей было не старше двадцати двух лет. Им приходилось очень быстро взрослеть, даже если они все еще могли позволить себе давать друг другу прозвища и шуметь в столовой, как школьники, приводя в изумление своих товарищей постарше. Но когда напор люфтваффе на Англию усилился, а жертвы среди мирных жителей стали множиться, главным чувством у летчиков стала злость.
Немецкие летчики тоже страдали от стресса и крайней усталости. Взлетая с импровизированных и неровных аэродромов Па-де-Кале, они часто становились жертвами аварий. Самолет Me-109 был отличной машиной для опытных летчиков, но для тех, кого спешно выпустили из училища, он представлял собой трудно управляемое чудовище. В отличие от Даудинга, заботившегося о смене и отдыхе для своих эскадрилий, Геринг был безжалостен к летным экипажам, боевой дух которых начал падать из-за все возраставших потерь. Члены экипажей немецких бомбардировщиков жаловались, что «мессершмитты» разворачивались и уходили, оставляя их без прикрытия, но это происходило просто потому, что по расчету горючего немецкие истребители могли находиться в воздухе над Англией не более тридцати минут, а в условиях тяжелого воздушного боя и того меньше.