Неизвестно, была ли у Гитлера доля уважения к герою Вердена, но известно, что он, боясь старости, с ужасом отзывался о возрасте маршала. Однако восьмидесятичетырехлетний Петэн выглядел достаточно бодро и встретил фюрера едва ли не как равный равного. Основной соблазн аргументов Гитлера заключался в следующем: «Очевидно, что кто-то должен платить за проигранную войну. Это должна быть либо Франция, либо Англия. Если бремя падет на Англию, тогда Франция займет в Европе подобающее ей место и полностью сохранит свое положение колониальной державы».
Петэн был достаточно уклончив: «Моя страна слишком пострадала морально и материально, чтобы вступить в новый конфликт». Тогда, сказал Гитлер, «она потеряет свою колониальную империю в конце данной войны и будет нести последствия поражения наравне с Англией». «Время репрессий не может длиться долго», — прозрачно намекнул Петэн на Версальский мир. Вне себя от комментариев маршала, Гитлер вскричал: «Я не хочу репрессий. Я хочу мира, основанного на взаимном согласии, гарантирующего покой в Европе на несколько столетий. Я не смогу этого осуществить, если Франция не решится помочь мне сокрушить Британию».
Петэн пошел на заключение с Гитлером соглашения, в котором, в частности, говорилось: «Державы «оси» и Франция имеют идентичные интересы в нанесении поражения Англии как можно скорее. Соответственно, французское правительство будет поддерживать, в пределах своих возможностей, меры стран «оси», предпринимаемые для достижения этой цели». Не исключено, что Петэн думал не только о втором месте в «коричневой» Европе, но и о новых колониальных приращениях в Африке за счет Британской империи. Пока еще не было известно, в какой мере и как будет вишистская Франция помогать нацистской Германии. Обе стороны решили держать свое соглашение в абсолютном секрете.
Был ли Гитлер доволен сделкой в Монтуаре? Едва ли. Потрясенная Франция, только что воевавшая с Германией, вряд ли могла стать надежным союзником. Разгром ее сил, своего рода национальный ступор, лишал ее привлекательности как военного союзника, деморализация грозила превратить такого союзника в бремя, а не в часть гитлеровской машины. В конечном счете, Петэн не предлагал ничего конкретного. Обещаниями и угрозами превратить Францию в действенного союзника Гитлер не мог. Это бессилие выводило из себя фюрера в ходе осенних переговоров с предполагаемыми союзниками. Всю дорогу после Хендея и Монтуара Гитлер был мрачен. Во Флоренции 28 октября его ждал Муссолини.
С Муссолини у Гитлера возникли проблемы на Балканах. Дуче тоже желал опекать «латинскую сестру» Румынию, интересовали его и нелатинские балканские страны. Еще в середине августа 1940 года Гитлер предостерегал Муссолини против авантюр в отношении Греции и Югославии. Зять Муссолини, министр иностранных дел Чиано, записал в дневнике 17 августа: «Это было похоже на приказ стоять в строю». Но Муссолини боялся опоздать при разделе Европы. Вопреки совету Берлина он решился на нападение на Грецию. Оно было назначено на 28 октября. Муссолини лично сообщил новость прибывшему во Флоренцию Гитлеру: «Фюрер, мы на марше! Победоносные итальянские войска пересекли греко-албанскую границу сегодня на рассвете!». Мало что могло так вывести Гитлера из себя, как этот сюрприз итальянского союзника. Меньше всего ему хотелось сейчас осложнений на Балканах. Его стратегической задачей было перерезать сонную артерию Британской империи в районе Суэца и создать плацдарм для нападения на СССР с юга, а не захватывать небольшое балканское королевство, где успех итальянцев был еще проблематичен. По существу оказалось, что Гитлер опоздал на встречу с Муссолини. Но, как свидетельствует переводчик Шмидт, он постарался сдержать свой гнев: «После полудня он испытал разочарование — в Хендее, Монтуаре и теперь в Италии. В долгие зимние вечера следующих нескольких лет эти продолжительные и утомительные поездки были постоянной темой его горьких упреков в отношении неблагодарных и ненадежных друзей».
Южный вариант «удушения» Британской империи не получался. Выход в Турцию отдалялся еще более. Но пока не был оставлен вовсе. Своего рода удовлетворение фюрер получил от сокрушительного поражения итальянцев. Их наступление против Греции продолжалось всего неделю, затем греки обратили их в бегство. Гитлер больше думал не о союзниках-итальянцах, а об оставшихся шансах реализовать свою средиземноморскую стратегию. Его волновало фактическое усиление англичан на пути к Турции — их десант на Крите и Лемносе, откуда англичане могли бомбить румынские нефтяные месторождения. Именно для получения стратегически важных позиций в восточном Средиземноморье, а не для спасения чести незадачливого союзника Гитлер решил бросить вермахт в этот регион. Четвертого ноября он вызвал к себе руководителей Главного командования вермахта Кейтеля и Йодля и главных теоретиков армейского штаба Браухича и Гальдера. Гитлер, как следует из записей их бесед, еще не отказался от идей, обсуждавшихся ранее с Редером, он еще верил, что Германия сможет задушить двух главных своих противников (ведущую с ней войну Британию и потенциального противника — Россию) посредством решающего закрепления Германии в Средиземноморье с выходом с юга к Кавказу.
В течение нескольких дней были созданы планы минирования Суэцкого канала, бомбардировки британского флота в Александрии, бомбовых ударов по другим английским объектам в Египте. Армии следовало силами десяти дивизий через Болгарию атаковать англичан в Греции. Что касается опасности вызвать раньше времени реакцию России, то Гитлер полагал, что Россия останется нейтральной.
Директива № 18 отражает решимость Гитлера испытать возможности средиземноморской стратегии: Гибралтар будет взят, а проливы закрыты. Англичане будут лишены возможности получить плацдарм в любой другой точке Иберийского полуострова или на островах Атлантики. Было закреплено название операции по захвату Гибралтара — «Феликс», определены возможности противодействия захвату англичанами Канарских островов и Островов Зеленого Мыса. Адмирал Редер получил приказ изыскать возможности захвата острова Мадейра и Азорских островов. В случае необходимости следовало оккупировать Португалию (операция «Изабелла»). Для этого выделялись три германские дивизии. Для привлечения вишистской Франции к более тесному сотрудничеству было решено освободить из-под немецкого контроля часть французского флота и некоторые сухопутные французские части — предполагалось (как оказалось, совершенно справедливо), что они будут защищать французские колонии в Африке от англичан и де Голля. Гитлер надеялся, что посредством таких шагов «постепенно определится участие Франции в войне против Англии». Аплодировавшие Гитлеру генералы в верноподданническом ослеплении не видели слабости этих замыслов — выделяемые силы были слишком малы для решения задачи контроля над средиземноморским бассейном. Эту задачу Германия, пожалуй, могла бы решить, если бы сосредоточила здесь все свои основные силы — те полтораста дивизий, которые находились в рейхе и на ближайших к нему подступах. Но мы знаем теперь, что Гитлер не склонен был бросить все силы на средиземноморский вариант, хотя он видел его привлекательные черты.
Помимо прочего, Гитлер не мог оставаться безучастным к очевидному поражению Муссолини. Дело было даже не в унижении первого союзника, а в довольно неожиданном укреплении позиций Англии в Восточном Средиземноморье, что могло создать реальную угрозу рейху с фланга, если вермахт застрянет в России.
Так или иначе, Гитлер прислушался к уничтожительной для Муссолини оценке итальянского военного потенциала, произведенной штабом германского военно-морского флота: «Италия никогда не завершит успешно наступления в Египте. Командование итальянскими силами не соответствует своим функциям. Оно не понимает происходящего. У итальянских вооруженных сил нет ни руководства, ни эффективности, необходимой для доведения операций в средиземноморском регионе до успешного конца с надлежащей скоростью и решительностью». По мнению штаба военно-морского флота, именно Германия должна была взять на себя тяжесть борьбы в регионе — это было приоритетное направление с точки зрения адмирала Редера. «Борьба за африканский регион является главной стратегической целью ведения войны Германией в целом… Это направление имеет решающую важность для итога войны».