Французы, хотя их политическая жизнь по-прежнему отличалась текучестью и непрерывными изменениями, не имевшими, впрочем, сколько-нибудь существенного значения, упорно цеплялись за свою армию, видя в ней центр и главную жизненную опору Франции и всех ее союзов. Эта позиция вызвала по их адресу нарекания как со стороны Англии, так и со стороны Соединенных Штатов. Мнения печати и общественности основывались отнюдь не на действительном положении вещей, но враждебные настроения были сильны.
Когда в мае 1932 года все партии превозносили в палате общин достоинства разоружения, министр иностранных дел предложил новый принцип классификации видов оружия, использование которых должно быть разрешено или осуждено. Он назвал это качественным разоружением. Разоблачить ложный вывод было легче, чем убедить депутатов. В своем выступлении я заявил:
«Министр иностранных дел сказал нам, что трудно подразделить оружие на категории наступательного и оборонительного оружия. Это действительно так, ибо почти любое оружие может быть использовано как для обороны, так и для наступления, как агрессором, так и его невинной жертвой. Чтобы затруднить действия захватчика, тяжелые орудия, танки и отравляющие вещества предполагается отнести к зловредной категории наступательного оружия. Но германское вторжение во Францию в 1914 году достигло своего наивысшего размаха без применения какого-либо из указанных видов оружия. Тяжелое орудие предлагается считать наступательным оружием. Оно допустимо в крепости: там оно добродетельно и миролюбиво по своему характеру. Но выдвиньте его в поле, а в случае необходимости это, конечно, будет делаться, – и оно тотчас же становится гадким, преступным, милитаристским и подлежит запрету в цивилизованном обществе. Возьмем теперь танк. Немцы, вторгшись во Францию, закрепились там и за каких-нибудь пару лет уничтожили 1 миллион 500 тысяч французских и английских солдат, пытавшихся освободить французскую землю. Танк был изобретен для того, чтобы подавить огонь пулеметов, благодаря которым немцы держались во Франции, и он спас огромное множество жизней при очищении французской территории от захватчиков. Теперь, по-видимому, пулемет, являвшийся тем оружием, с помощью которого немцы удерживали 13 французских провинций, будет считаться добродетельным и оборонительным оружием, а танк, послуживший средством спасения жизни союзных солдат, должен всеми справедливыми и праведными людьми быть предан позору и поношению…
Более правильной классификацией явилось бы запрещение оружия массового уничтожения, применение которого несет смерть и ранения не только солдатам на фронте, но и гражданскому населению – мужчинам, женщинам и детям, находящимся далеко от этих районов. Вот в каком направлении объединенные нации, собравшиеся в Женеве, могли бы, мне кажется, действительно надеяться продвинуться вперед…»
В конце своего выступления я сделал свое первое официальное предостережение относительно надвигающейся войны:
«Я весьма сожалел бы, если бы увидел, что военная мощь Германии и Франции в какой-либо мере уравновешивается. Тот, кто говорит об этом как о чем-то справедливом или даже видит в этом проявление честности, совершенно недооценивает серьезности обстановки в Европе».
В период пребывания у власти так называемого национального правительства английское общественное мнение все более склонялось к тому, чтобы отбросить в сторону всякие заботы относительно Германии. Тем не менее когда в 1932 году германская делегация на Конференции по разоружению категорически потребовала отменить всякие ограничения ее прав на перевооружение, она встретила серьезную поддержку в английской печати. «Таймс» писала о «своевременном устранении неравенства», а «Нью стейтсмен» – о «безоговорочном признании принципа равенства государств». Это означало, что 70 миллионам немцев следовало разрешить перевооружиться и готовиться к войне, в то время как страны, вышедшие победителями из недавней ужасной битвы, не имели даже права что-либо возразить против этого. Равенство статуса победителей и побежденных, равенство между Францией с населением 39 миллионов человек и Германией, население которой почти вдвое больше!
Правительство Его Величества опубликовало 16 марта 1933 года документ, получивший по имени своего автора и вдохновителя название «план Макдональда». Исходным пунктом плана было принятие французской концепции армий с кратким сроком службы – в данном случае он определялся в восемь месяцев, после чего устанавливалась точная численность войск для каждой страны. Численность французской армии, составлявшая в мирное время 500 тысяч человек, сокращалась до 200 тысяч, а германской – соответственно увеличивалась до такого же размера. К этому времени германские вооруженные силы, хотя и не располагавшие еще массовыми обученными резервами, которые может дать лишь систематическое обучение новых контингентов рекрутов в течение ряда лет, по всей вероятности, уже насчитывали более миллиона ревностных добровольцев, отчасти уже вооруженных. При этом заводы, поддающиеся конверсии и частично уже переведенные на выпуск военной продукции, производили для этих добровольцев многие виды новейшего вооружения.
К концу Первой мировой войны Франция, как и Великобритания, располагала огромным количеством тяжелых артиллерийских орудий, в то время как орудия германской армии были уничтожены, как того требовал мирный договор. Макдональд стремился ликвидировать это явное неравенство, предлагая с этой целью установить для орудий подвижной артиллерии предельный калибр в 105 миллиметров, или 4,2 дюйма. Существующие орудия калибром до 6 дюймов могли быть сохранены, но при замене старых орудий новыми допускался калибр не свыше 4,2 дюйма. Собственно британские интересы, отличные от интересов Франции, ограждались сохранением до 1935 года ограничений военно-морских вооружений Германии, установленных мирным договором, по истечении же этого срока предлагалось созвать новую морскую конференцию. Германии запрещалось иметь военную авиацию на период действия соглашения, но три союзные державы должны были сократить свои собственные военно-воздушные силы до 500 самолетов каждая.
Я с величайшим возмущением наблюдал за этой атакой на французские вооруженные силы и за попытками установить равенство между Германией и Францией.
Однако французы имели мужество настоять на том, чтобы уничтожение их тяжелого вооружения было отсрочено на четыре года. Английское правительство приняло эту поправку с условием, что согласие Франции на уничтожение ее артиллерии будет зафиксировано в специальном документе, который должен быть подписан немедленно. Франция подчинилась этому требованию, и 12 октября 1933 года сэр Джон Саймон, посетовав на то, что Германия изменила за последние недели свою позицию, представил проект этих предложений на рассмотрение Конференции по разоружению.
Результат был совершенно неожиданным. Гитлер, ныне канцлер и хозяин всей Германии, со дня своего прихода к власти отдал приказ решительно развертывать по всей стране подготовку к войне как в учебных лагерях, так и на предприятиях и теперь ощущал свою силу. Он не потрудился даже принять те донкихотские предложения, которые ему навязывали. С презрительным жестом он приказал германским представительствам покинуть и Конференцию по разоружению, и Лигу Наций. Такова была судьба «плана Макдональда».
Читатель, надеюсь, простит, если я позволю себе личное отступление менее серьезного характера.
Летом 1932 года в связи с работой над моей книгой «Жизнь Мальборо» я посетил его старые поля сражений в Нидерландах и Германии. Наша семейная экспедиция совершила приятную поездку по маршруту знаменитого похода Голландия – Дунай, проделанного Мальборо в 1705 году. Мы переправились через Рейн у Кобленца. Пока мы продвигались по этим красивым местам от одного знаменитого древнего города к другому, я, естественно, расспрашивал о гитлеровском движении и убедился, что это – главный предмет размышлений каждого немца. Я, так сказать, ощутил атмосферу гитлеризма. Проведя день на поле битвы в Бленхейме, я отправился в Мюнхен и прожил там несколько дней.
В отеле «Регина» один джентльмен представился кому-то из моих спутников. Фамилия его была Ганфштенгль. Он много говорил о фюрере, с которым, по-видимому, был весьма близок. Так как он показался мне веселым и разговорчивым человеком и к тому же прекрасно говорил по-английски, я пригласил его к обеду. Он чрезвычайно интересно рассказывал о деятельности Гитлера и о его взглядах. Чувствовалось, что он совсем им очарован. По всей вероятности, ему было поручено войти в контакт со мной, и он явно старался произвести приятное впечатление. После обеда он сел за рояль и так хорошо исполнил множество пьес и песен, что мы получили огромное удовольствие. Он, казалось, знал все мои любимые английские песни. Он прекрасно умел развлечь общество. Как оказалось, в то время он был любимцем фюрера. Он сказал, что мне следовало бы встретиться с Гитлером и что устроить это нет ничего легче. Гитлер ежедневно приходит в этот отель около 5 часов дня и будет очень рад увидеться со мной.