«География, – сказал он, – дает Германии постоянные преимущества. Она имеет 190 дивизий, из которых 150 могут быть использованы на Западном фронте. Союзники же имеют 100 дивизий, из которых 10 английские. В Германии сейчас 80 миллионов населения, из которых она может сформировать, скажем, 300 дивизий. Франция вряд ли может ожидать, что на Западе к концу года будет 20 английских дивизий. Поэтому мы должны противостоять крупным и все время возрастающим силам противника, превосходящим нас в соотношении 3:2, которое теперь должно увеличиться до 2:1. Что касается оснащения, то Германия имеет преимущества как в области авиации и авиационного вооружения, так и в области артиллерии и запаса боеприпасов».
Так говорил Рейно.
Вот к чему мы пришли по сравнению с временами оккупации Рейнской области в 1936 году, когда было бы достаточно действий одной лишь полиции; или с периодом Мюнхена, когда Германия, занятая чехословацкой проблемой, могла выделить лишь 13 дивизий для Западного фронта; или даже с сентябрем 1939 года, когда, пока продолжалось сопротивление Польши, на Западе было только 42 германские дивизии. Все это устрашающее превосходство явилось результатом того, что некогда победоносные союзники, даже когда они были всемогущими, ни разу не осмелились сделать решительного шага, чтобы оказать сопротивление неоднократным агрессиям Гитлера и нарушению договоров.
После этого мрачного обзора происшедших событий, серьезность которых все хорошо сознавали, мы вернулись к скандинавской проблеме. Премьер-министр ясно охарактеризовал положение. Мы высадили без потерь 13 тысяч солдат в Намсусе и Ондальснесе. Наши силы продвинулись вперед дальше, чем мы ожидали. Рейно заявил, что будут посланы четыре французские легкие дивизии.
Теперь заговорил я, впервые на заседаниях этого органа, указав на трудности, связанные с высадкой войск и выгрузкой различного войскового снаряжения на виду у самолетов и подводных лодок противника. Хотя к этому времени уже удалось благополучно высадить 13 тысяч человек, союзники еще не создали баз и действовали на суше, располагая ненадежными линиями коммуникаций и практически без артиллерии и без авиационной поддержки. Таким было положение в Центральной Норвегии.
В Нарвике немцы были менее сильны. Порт меньше подвержен опасности воздушных налетов, и как только порт оказался бы в безопасности, можно было производить высадку значительно быстрее. Те силы, которые не смогли бы высадиться в портах, расположенных южнее, должны были бы отправиться в Нарвик. Среди частей, выделенных для Нарвикской операции, да фактически и в самой Великобритании, не было ни одной, способной продвигаться по местности, покрытой толстым снежным покровом. В Нарвике задача состояла бы не только в освобождении порта и города и даже не в очищении всего района от немцев, а в продвижении по железной дороге до шведской границы.
Мы все отчетливо понимали всю безотрадность нашего тяжелого положения и сознавали, что в настоящий момент почти ничего нельзя сделать для его улучшения. Союзнический верховный военный совет постановил, что непосредственными военными целями являются: а) захват Тронхейма и б) захват Нарвика и сосредоточение достаточного количества союзных войск на шведской границе.
На следующий день мы говорили об опасностях, грозящих голландцам и бельгийцам, и об их отказе принять какие-либо меры совместно с нами. Мы прекрасно понимали, что Италия могла в любой момент объявить нам войну. Адмиралы Паунд и Дарлан должны были согласовать различные военно-морские мероприятия в Средиземном море. На это заседание был приглашен также генерал Сикорский. Он заявил, что может через несколько месяцев сформировать войска численностью 100 тысяч человек. Принимались также решительные меры для сформирования польской дивизии в Соединенных Штатах.
На этом заседании решили также, что, если Германия вторгнется в Голландию, союзные армии немедленно двинутся в Бельгию, не обращаясь более к бельгийскому правительству, и что королевские военно-воздушные силы могут бомбардировать немецкие сортировочные станции и нефтеочистительные заводы в Руре.
По возвращении я был настолько озабочен, и не только полным провалом наших попыток сокрушить противника, но и несостоятельностью нашего метода руководства войной, что написал следующее письмо премьер-министру:
«Стремясь всячески поддержать Вас, я должен предупредить, что в Норвегии Вы приближаетесь к страшной катастрофе. Я весьма благодарен Вам, что Вы по моей просьбе взяли на себя повседневное руководство военным координационным комитетом и т. д. Однако я думаю, что следует сказать Вам, что я не захочу снова взять на себя эти обязанности без необходимых полномочий. Сейчас никто не имеет полномочий. В комитет входят шесть начальников (и заместителей начальников) штабов, три министра и генерал Исмей. Все они имеют право голоса при принятии решений о норвежских операциях (помимо Нарвика). Но никто из них, за исключением Вас, не несет ответственности за разработку военной политики и руководство ею. Если Вы считаете себя в силах нести это бремя, то можете рассчитывать на мою безграничную преданность как военно-морского министра. Если Вы чувствуете, что не можете нести это бремя, учитывая все Ваши другие обязанности, Вам следовало бы передать Ваши полномочия заместителю, который сможет согласовывать и осуществлять общее руководство нашими военными действиями и будет иметь Вашу поддержку, равно как и поддержку военного кабинета, если только по каким-либо очень веским причинам это не окажется невозможным».
Я еще не успел отправить это письмо, когда получил послание от премьер-министра, писавшего, что он взвесил положение в Скандинавии и пришел к выводу, что оно неудовлетворительно. Он попросил меня навестить его вечером, после обеда на Даунинг-стрит, чтобы обсудить наедине всю ситуацию.
Я не записал нашей беседы, которая носила самый дружественный характер. Я уверен, что изложил основные доводы в моем неотосланном письме и что премьер-министр согласился с их вескостью и справедливостью. Он очень хотел предоставить мне те полномочия для руководства, о которых я просил его, и лично между нами не было никаких затруднений. Однако он должен был проконсультироваться с некоторыми видными деятелями и убедить их. Лишь 1 мая он сумел уведомить кабинет и тех, кого это касалось, о следующем:
1 мая 1940 года
Я изучил, консультируясь с военными министрами, существующий порядок рассмотрения военных вопросов и решений их и рассылаю для сведения моих коллег меморандум, излагающий некоторые изменения, которые решено немедленно внести отныне в существующий порядок. С этими изменениями согласны три военных министра. С одобрения военно-морского министра генерал-майор Г. Л. Исмей, кавалер ордена Бани и кавалер ордена «За боевое отличие», назначается начальником центрального штаба, который, как указывается в меморандуме, будет предоставлен в распоряжение военно-морского министра. Генерал-майор Исмей, который будет выполнять эти обязанности, назначается в то же время членом комитета начальников штабов.
В целях большей централизации руководства войной в ныне существующую систему вносятся следующие изменения.
Военно-морской министр будет и впредь председательствовать на всех заседаниях военного координационного комитета, на которых не председательствует сам премьер-министр, и в отсутствие последнего будет действовать как его заместитель на этих заседаниях при решении всех вопросов, переданных на рассмотрение комитета военным кабинетом.
Он будет нести ответственность от имени комитета за указания и директивы, которые даются комитету начальников штабов, и с этой целью он будет иметь право созывать комитет для личных консультаций с ним в любой момент, когда сочтет это необходимым.
Начальники штабов по-прежнему сохраняют за собой обязанность излагать правительству свои согласованные взгляды и вместе со своими соответствующими штабами разрабатывать планы достижения любых целей, указанных им морским министром от имени военного координационного комитета, сопровождая свои планы такими комментариями, какие они сочтут необходимыми.