— Простите, — сказала Сашенька, — я могу только повторить, что мы никак не можем, это просто исключено, хотя и польщены вашим предложением.
— Вас пригласили на пробу? — с удивлением и растерянностью спросила Лиля. В ее голосе прозвучали настороженные нотки.
— Да, а что? — спросила Танька. — Разве нельзя?
— Ну почему же, — ответила Лиля и не удержалась от шпильки: — Надеюсь увидеть тебя на экране. Пойдем, Леха!
— Куда? — удивилась Таня.
— Мы идем в общагу. Ребята пригласили нас отметить сдачу экзамена, — ответила Лиля.
— А Леха-то при чем? — с недоумением спросила Танька.
— Это ему в награду за ударную работу по перетаскиванию выгородок и мебели.
Пауза была хрупкой и недолгой.
— Простите, — нарушила вдруг молчание Танька, обращаясь к черноглазой даме, — вы могли бы дать свой телефон? Я, наверное, все-таки приду.
Саша с удивлением поглядела на дочь.
— Но я бы хотела, чтобы вы пришли обе, — произнесла дама, протягивая свою визитку.
— Да, да, я проведу с мамой работу, — заверила Танька, — и приведу ее.
Говоря так, она бросила небрежный взгляд на Лилю.
— А мы побежали — и так опаздываем! — сказала Лиля, лучшая подруга, и, схватив Леху за руку, увлекла его в водоворот молодых людей.
Леха молчал, и это больше всего потрясло Таньку.
Дома поделились впечатлениями с Митей, от которого не ускользнуло недовольство дочери поведением верного Лехи.
— Что, увели твоего чичисбея? — смеясь, спросил отец.
— Пап, ну сколько можно говорить — никакой он не мой, и никто его не уводил, сам пошел.
— Хорошо, хорошо, я просто пошутил. Главное, чтобы он не забыл про завтрашний экзамен, — примирительно сказал Митя.
Лиля с Алексеем втиснулись в троллейбус вместе с небольшой компанией студентов. Ехали весело, шумно, вызывая возмущение и раздражение пассажиров. Потом так же кучей ввалились в магазин, накупили спиртного, сыра, колбасы и хлеба. В общежитии все быстро перемешались — кто сдавал экзамен, кто болел за коллег, с какого кто курса — уже не разобрать, началось всеобщее веселье, и веселье было — питие.
Леха вскоре оказался в одиночестве: при всем интересе к нему Лиля немедленно вовлеклась в общий профессиональный разговор, так называемый разбор полетов, где все говорили одновременно, горячо, азартно, и эмоциональная сторона преобладала над трезвым анализом.
К нему подсела смазливая девица, которую портили только оттопыренные уши. Удивительно, что она даже не стремилась прикрыть их волосами. Леха не видел ее на экзамене. «Наверное, с другого курса», — подумал он.
Лилька, только что страстно увлеченная спором и не обращавшая ни малейшего внимания на Леху, вдруг оказалась рядом. Девицу как ветром сдуло.
— Если станешь ухаживать за Чебурашкой, тебя примут за крокодила Гену, — то ли в шутку, то ли всерьез бросила она.
— Чебурашка — это избито, банально и трачено народным юмором, — заметил бывалый кавээнщик. — Гораздо выразительнее — «перпендикулярчик».
— Почему «перпендикулярчик»? — удивилась Лиля.
— Потом что у нее уши перпендикулярны к os temporale[2].
— К чему, к чему? — не поняла Лилька.
— К височной кости, — серьезно пояснил Леха.
Лилька приставила ладонь к Лехиному виску и пошевелила пальцами.
— Ой, точно, «перпендикулярчик». Как это никто до сих пор не догадался?
— Ну вот я же догадался, — с нарочитой гордостью выпятил грудь Леха.
Кто-то включил музыку. Начались танцы. «Перпендикулярчик» оказалась в центре танцующих и двигалась, кружилась, скакала совершенно восхитительно! Класс! Супер! Даже торчащие уши придавали ей своеобразное очарование.
Леха с удивлением и восхищением наблюдал за танцем, если только это можно было назвать танцем — скорее коллективное одиночество, когда все — партнеры, но нет партнера.
Лиля хотела присоединиться к ребятам, но поскольку Леха отказался танцевать, она наклонилась к нему, шепнула на ухо:
— А давай уйдем отсюда.
— Давай, — сразу согласился он, поднялся с продавленного кресла, и они вышли из комнаты. Он пошел провожать ее.
Лилька жила с матерью в двухкомнатной квартире старого дома, построенного в тридцатые годы на задворках еще более старой фабрики, когда-то чьей-то собственности, позже экспроприированной и национализированной. Прежде здесь жили работники фабрики, потом дом стал ведомственным, а нынче перешел в муниципальную собственность. Вопрос о сносе или капитальном ремонте дома вот уже пятнадцать лет решался, но так и не решился — отложили на будущее. Будущее, как известно, безразмерно, все туда можно впихнуть, отправить и ждать, ждать, ждать… Чего? А светлого будущего.