— Просто ужас — я опаздываю к ужину!
Генрих успокоил его:
— Знаете, китайцы вообще считают, что ужин следует отдать врагу. Так что не расстраивайтесь.
Итальянец, верный традиции своей родины, где ужин — не только святое, но и основная и самая обвальная трапеза дня, возмущенно изрек:
— Вот пусть китайцы и отдают свой ужин врагу, а мы, итальянцы, будем есть свой ужин сами.
В Праге, где его пригласили на ужин с прекрасным красным вином, вкусными шпикачками и разными незнакомыми ему деликатесами, он решил выпить кружку пива «Гамбринус», которое попробовал накануне и отметил его высокое качество и вкус. Тут же протянутая рука соседа отодвинула от него кружку со словами: «Вино на пиво — то диво, пиво на вино — то говно». Не по-русски, но очень понятно…
Таких курьезов у Генриха набралось много, будет чем попотчевать Митю…
Генрих прилетел в Москву в пятницу и остаток дня решил посвятить визитам к Петру Александровичу и Ореховым. Именно так он договорился с ними по телефону.
Встреча однокурсников намечалась на вечер субботы, так что первая половина завтрашнего дня тоже оказывалась свободной, можно бы сегодня навестить Петра Александровича, а на следующий день съездить к Ореховым. Но ему не терпелось.
Странное дело — десять лет он их не видел, а теперь не хотел откладывать встречу даже на один день.
Петр Александрович встретил его, едва сдерживая слезы, но в достаточно бодром состоянии для своих восьмидесяти двух лет. Он крепко обнял Генриха, прижал к стариковской костлявой груди.
— Вот и дождался я… дождался, благодаря тебе, мой мальчик… твоим лекарствам, твоим заботам…
— Ну вот, слезы почему-то… — улыбнулся Генрих. — Давайте лучше распакуем этот тюк и поглядим, правильно ли я выбрал размер и цвет.
Все оказалось к месту и впору.
— От побежденных — победителям, — грустно проговорил старик.
— Петр Александрович, я — нетипичный представитель Германии, поэтому выпадаю из всяких обобщений в осадок. А теперь давайте пировать. — И Генрих извлек бутылку мозельского красного сухого вина.
Старик расстроился, когда узнал, что Генрих остановился в гостинице. Он ждал, что, как и прежде, тот поживет у него. Но на сей раз Генриху предстояли встречи, контакты с разными деловыми людьми, фирмами, поэтому он заранее забронировал номер в гостинице «Мариотт», что на Петровке, немало удивился безумным ценам, но признал абсолютно европейский уровень отделки, интерьеров, обслуживания.
Он хорошо помнил этот кусочек старой Москвы со знаменитым кафе «Красный мак», маленькой парикмахерской, притулившейся к нему, гостиницу «Урал», выходящую на Столешников переулок, и вплотную к ней небольшой книжный магазин, где также продавались коллекционные почтовые марки… Как печально, что теперь все это безжалостно погребено и задавлено новостроем, хоть и современным, но никак не отражающим индивидуальность Москвы.
Петр Александрович заручился обещанием Генриха, что они еще не раз увидятся, потому что впереди почти две недели пребывания в Москве и еще о многом предстоит поговорить. О чем именно, он пока не стал раскрывать, но в планах была покупка для старика однокомнатной квартиры в доме с лифтом, чтобы он мог спокойно выйти из дому, прогуляться в ближайшем парке или во дворе, по бульвару — не важно, главное — выбраться из проклятой хрущевки, где спуск и подъем без лифта на четвертый этаж практически лишали его прогулок.
Распрощавшись с Петром Александровичем, Генрих поехал к Ореховым, где его уже ждали.
Он позвонил в знакомую дверь. Открыла Танька.
— Сашенька! — воскликнул Генрих, так она походила на мать.
Таня с криком «Гених» — так звала она его в детстве, не выговаривая букву «р», — бросилась ему на шею, поцеловала и прошептала на ухо:
— Я Танька, разве ты не узнал? А я тебя помню — ты совсем не изменился, только капельку седины вырастил на висках.
И вдруг с необъяснимым отчаянием, глядя ему в глаза, произнесла:
— Почему ты так долго не приезжал? Я так ждала тебя…
Генрих ошеломленно смотрел на Таньку, не зная, что ей ответить, потому что вдруг почувствовал, как расплывающийся образ женщины-мечты, преследовавший его все эти годы, воплотился в этой девушке, а еще вспомнились слова Петра Александровича: «Не только я буду ждать вас…»
К счастью, в прихожую вышли Сашенька с Митей, и начались объятия, поцелуи, вопросы, вопросы, вопросы, остававшиеся без ответов, потому что сыпались градом с обеих сторон.