И внезапно видение рассеялось. Я снова сидел в шезлонге, и туман был все таким же плотным. Корабль продолжал продвигаться по спокойному морю. Но запах, запах оставался: терпкий, резкий, омерзительный. Я вывалился из шезлонга, мучимый невыразимой тоской. Мне казалось, что я вынырнул из утробы какого-то всемирного узурпатора, познав в одно мгновение всю нечисть вселенной…
Не моргнув глазом, я созерцал погруженный в ночь ад фламандских и итальянских примитивистов. Я перенес спокойно пытки, изображенные Босхом и Кранахом, я не стонал, глядя на отвратительные чудеса, написанные Брейгелем Старшим, его жуткими сливными желобами, женщинами-вампирами, уродливыми демонами, покрытыми гнойниками. Ни «Души проклятых» Синьорелли, ни «Капричос» Гойи, ни чудовища с глазами без зрачков Сегрелля не заставили меня ощутить того ужаса, который вызвал запах стула. Я содрогался всем телом.
Мне удалось, не помню, как именно, добраться до внутренних помещений корабля, и я оказался в теплом салоне первого класса. Там, задыхаясь, я ожидал прихода стюарда. Я нажал на кнопку «Стюард палубы», находившуюся на деревянной панели возле центральной лестницы. Изо всех сил я надеялся, что он появится до того, как станет чересчур поздно, до того, как запах сверху проникнет в широкий пустынный салон.
Стюард работал весь день, и стаскивать его с постели в час ночи, было преступлением. Но мне необходимо было с кем-нибудь поговорить, а поскольку за стулья отвечал стюард, я и вспомнил о нем, думая расспросить. Он должен был знать. Он бы был способен дать мне объяснения… по поводу стульев… стульев… в голове у меня все путалось, я чувствовал, что впадаю в истерику.
Обратной стороной ладони я стер пот, струившийся со лба, и с облегчением увидел приближающегося ко мне стюарда. Он появился на верху лестницы, и казалось, спускается ко мне сквозь голубоватый туман.
Он был чрезвычайно предупредителен и любезен. Склонившись, участливо положил руку мне на плечо.
— Да, мистер? Чем могу быть вам полезен? Быть может, на вас плохо подействовала погода? Что я могу сделать?
Сделать? Все было жутко неловко. Я смог лишь пробормотать:
— Стулья… На палубе. Три шезлонга. Почему вы их там оставили? Почему не занесли?
Не этот вопрос я хотел задать. Я собирался расспросить его о запахе. Но увидев стюарда, стоявшего передо мной, такого учтивого и обеспокоенного, я было подумал, что он лицемер и негодяй. Он делал вид, что беспокоится из-за меня, а сам подстроил мне гнусную ловушку, довел до совершенно обессиленного и жалкого состояния. Он нарочно оставил шезлонги на палубе, он знал, что нечто придет на них расположиться.
Но я не был готов к почти мгновенной перемене, преобразившей человека. Несмотря на затуманенное сознание, я сразу же понял, что допустил страшную несправедливость по отношению к нему. Он не знал. Кровь отхлынула от его щек, челюсть отвалилась. Он стоял передо мной неподвижно, и некоторое время я даже опасался, что он упадет в обморок, рухнет на пол.
— Вы видели эти стулья? — пробормотал он, наконец.
Я подтвердил.
Стюард наклонился и схватил меня за руку. Он был бледен, как смерть. На белом лице блестели глаза, округлившиеся от страха и неотрывно уставленные на меня.
— Оно черное и мертвое, — сбивчиво заговорил он. — Лицо обезьянье. Я знал, что это снова вернется. Оно появляется на борту всегда в полночь, во вторую ночь в море. Оно знает, где я прячу шезлонги. Переносит на палубу и усаживается на них. В последний раз я его видел. Оно вертелось на стульях: вытягивалось и сворачивалось. Как угорь. Оно располагается на трех шезлонгах. Когда оно меня заметило, то поднялось и двинулось ко мне. Я обратился в бегство. Я вбежал сюда и закрылся. Но я видел его через окно.
Стюард поднял руку и указал место.
— Там. Через то окно. Лицо было как раз перед стеклом. Совсем черное, совсем иссохшее, совсем разъеденное. Обезьяноподобное лицо, мистер. Храни нас Господь! Обезьянья морда, мертвая и изъеденная. Она была мокрой… из нее что-то сочилось… Мне стало так страшно, что я не мог дышать. Стоял и шептал молитвы. Затем это исчезло.