Анатолий Димаров
Вторая планета
— Ур-р-а, мы летим на Венеру!
Мы — это я, папа, мама и тётя Павлина.
Сначала, правда, собирались лететь только папа и мама. Меня же снова на всё лето спроваживали к тёте. Я, понятное, дело, упёрся, что к тётке я не хочу, а хочу с ними.
— Ты же пойми, тебе с нами нельзя, — убеждала меня мама. — Мы же летим не отдыхать, а в экспедицию.
— Ну вот и возьмите меня в экспедицию.
— Нет, ты просто невозможный!.. Пусть с тобой ещё папа поговорит…
Мама всегда так: чуть что, сразу отсылает к папе.
— Тебе не нравится у тёти Павлины? — спрашивает папа. — Тебе у неё неинтересно?
Вопрос не совсем честный: папа заранее знает ответ. Потому что ещё не родился человек, которому было бы неинтересно у тёти Павлины.
Потому что тётя Павлина не такая, как все.
Во-первых, она — генный инженер растительного и животного мира, и её небольшой коттедж, расположенный на исследовательской станции, набит такими штуковинами, что мороз по коже продирает, пока хоть немного привыкнешь к ним.
Что бы вы сказали про цветок, который сам себя поливает? Вот висит рядом трубка с краником, цветок протягивает что-то вроде зелёной руки, открывает краник и льёт себе на корни сколько ему требуется. Напился и — хоп! — закрутил. А подойдёшь к нему — так и наставит на тебя листья, словно локаторы. И хорошо знает тётю Павлину — сразу же тянется к ней стебельками.
Я сам не раз видел, как тётя его гладила: цветок аж выгибался, и мне казалось, что он вот-вот замурлычет, как кот.
Или вот кактус-сторож возле самых дверей. Двухметровый дед, усеянный вот такенными колючками. Скажет тётя Павлина: «Алтик, свои» — он пропустит, только колючками вслед махнёт. А скажет: «Чужой» — так отхлещет колючками, что мало не покажется. Однажды как рассердился на меня — весь день не пускал в двери. Пока тётя Павлина не пришла.
Я уж не говорю про Цезаря: тётя его тоже сконструировала — смешала одни гены с другими. (Это я так говорю, тётя же рассказывала по-другому: как-то очень сложно и пока что для меня непонятно. Я даже задремал. Тётя рассердилась на меня, хлопнула по лбу и сказала «Никогда из тебя не выйдет генетика». А для тёти Павлины генетик и нормальный человек — это одно и то же.)
Так про что это я?.. А, про Цезаря. Мне сроду не доводилось видеть такого чудно́го существа: тётя намешала в нём столько генов, что теперь, должно быть, и сама не разберётся, что к чему.
У Цезаря морда как у тигра, туловище как у льва, лапы как у обезьяны, а хвост как у бобра. Он ловко лазит по деревьям, перепрыгивая с ветки на ветку, бегает по земле и плавает в воде. Я и то не могу нырнуть так глубоко, как Цезарь. К тому же он мяукает, как кот, и лает, как собака. А когда рассердится, то выгибает спину и шипит, словно в него накачали сто атмосфер.
Как-то зашипел Цезарь и на меня — когда мы играли, и я ненароком его ущипнул.
— Что ты ему сделал? — допытывалась тётя.
Я ответил, что ничего. И про себя радовался, что Цезарь не умеет разговаривать. А то досталось бы мне от тётки!
Ну, с Цезарем мы помирились быстро, потому что ему без меня, как и мне без него, не обойтись никак. С утра до вечера носились мы по окрестным лесам или купались в речке, и вы бы видели, как поджимали хвосты все собаки, что встречались нам по дороге! А коты сразу взлетали на самые верхушки деревьев. И никто их мальчишек не смел меня и пальцем тронуть.
Так что мне у тётки было очень интересно.
— Так что тебе не нравится у тёти Павлины? — допытывался папа.
Не зная, что ответить, я опускаю голову. И тут меня выручает сама тётя Павлина: звучит мелодичный звонок, и на видеофоне возникает её энергичное лицо.
Я смотрю на неё и уже в который раз думаю, что тётя Павлина поразительно похожа на папу: те же глаза, те же брови и нос, а когда она что-то говорит, то и губы складываются, как у него. У неё и походка не женская: ступает так широко, что не каждый за ней и угонится. И энергично размахивает при этом руками. Может, из-за этого тётя Павлина никогда в жизни не носила юбок. И так и не вышла замуж.
— Привет! — сказала тётя Павлина. — Вы тут живые ещё?
— Живые! — весело отозвался папа: он всегда веселел при виде сестры. — А как поживают твои людоеды? Скоро выйдут на улицу? (Тётя Павлина билась над тем, чтобы научить цветы передвигаться.)
— Скоро, братец, скоро. — Тут её взгляд остановился на мне. — А ты чего как в воду опущенный?
А надулся ещё больше.
— Что с ним стряслось? — это уже папе.
— Не хочет к тебе ехать! — насмешливо ответил папа. — Ему, видишь ли, у тебя надоело.