Толстяк в ответ небрежно махнул рукой, буркнул: «Хайль». Остановился напротив тёти Павлины, впился в неё взглядом. Тётя Павлина разглядывала толстяка с не меньшим интересом; ему это, должно быть, не понравилось. Он вдруг что-то закричал сердито, охрана подскочила к тёте, стала гнуть её вниз, пытаясь поставить на колени. Тётя вырвалась, махнула ногой — один из орангов, завывая, покатился по дороге.
И тогда толстяк раззявил огромную пасть и залился хохотом. Охрана, которая кинулась было на тётю Павлину, остановилась, не зная, что теперь делать. Толстяк же, отсмеявшись, ткнул тётю Павлину пальцем в бок и что-то спросил.
Вперёд сразу же выскочил старший взявшей нас в плен группы. Почтительно согнувшись, он стал что-то рассказывать, а толстяк слушал его и важно кивал головой. Он ещё раз глянул на тётю, потом на меня, скользнул взглядом по Жорке и при этом гадливо скривился. Что-то приказал, показывая рукой вглубь плато, и старший почтительно склонил голову.
Отвернувшись от нас, толстяк поковылял к носилкам, а охранники снова заорали, как сумасшедшие. «Хайль» кричал даже оранг, которому досталось от тёти Павлины. Мелкие захлопотали, усаживая толстяка, а потом подхватили носилки и побежали дальше.
Скоро поля перешли в сады. Гигантские груши и яблони, абрикосы и цитрусовые росли по бокам дороги, и почва под ними была так обработана, что не было видно ни единого сорняка. Мелких здесь было ещё больше: они то хлопотали под деревьями, обкапывая и поливая, то висели на ветвях, срывая огромные плоды: всё это складывалось в корзины, и бесконечный поток носильщиков тянулся вдоль дороги. И ещё я заметил одну интересную особенность: те, кто нёс полные корзины, не падали перед нами на колени. Падали только те, кто шёл порожняком.
Наконец закончились и сады, вместо них начался настоящий розарий: столько цветов, собранных в одном месте, я ещё никогда не видел. Цветы словно соревновались между собой своей красотой, запахи стояли такие, что мне аж дурно стало. Летали большие бабочки, зависая в воздухе, трепыхали крылышками колибри, попугаи разнообразнейших расцветок перелетали с ветки на ветку. И здесь тоже были мелкие: они обстригали кусты, собирали цветы, разбивали новые клумбы.
— Кажется, пришли, — сказала тётя Павлина.
Я посмотрел перед собой и увидел дома. Они поднимались сразу же за розарием, выложенные из красного кирпича, с островерхими крышами, похожие друг на друга, как близнецы.
— Похоже на готику, — сказала тётя Павлина: она увлекалась архитектурой. — Только почему у них такие чудны́е окна?
Окна и правда были необычные: узкие и мрачные, они напоминали бойницы в древних крепостях, и когда мы проходили мимо, то казалось, что кто-то так и целится в тебя из лука. А двери были большие, массивные, окованные железом.
— Настоящие крепости. Кого они так боятся?
Мы шли по узкой улице, стиснутой с обеих сторон домами, и навстречу попадалось всё больше орангов. Все они были в такой же коричневой форме, только самки носили не фуражки, а береты, а у малышни вместо тяжёлых широких ножей, что неизменно висели на поясе у взрослых, были небольшие кинжальчики.
Вот мимо нас промаршировала целая колонна: взгляды застывшие, тяжёлые челюсти стиснуты, руки и ноги поднимаются в едином ритме: р-р-ра! р-р-ра! р-р-ра! — бьют по брусчатке тяжеленные подошвы, а впереди, спесива надувая грудь, шагает увешанный странными значками оранг. И у всех висят плазменные пистолеты и ещё какое-то оружие, я и не видал такого.
Колонна идёт по середине улицы, и оранги, которые на тротуарах, останавливаются, кричат восторженно: «Хайль!», а самки бросают цветы. Дети же пристраиваются позади колонны и, копируя взрослых, пытаются так же размахивать руками и топать ногами по брусчатке.
— Они и правда тут все сумасшедшие, — бормочет тётя. — Сплошной военный психоз!
Мы также не остаёмся незамеченными: оранги останавливаются, показывают на нас руками, возбуждённо переговариваются. Некоторые идут рядом, пытаясь нас получше рассмотреть. Спрашивают про что-то охранников, кто-то даже пытается дотронуться до меня или тётя Павлины. На Жорку не обращают внимания. Уж не потому ли, что он так похож на местных мелких?
Улица внезапно закончилась, мы вышли на большую площадь. Посреди площади стоит памятник: огромный оранг, отлитый из чёрного металла. На низкий лоб начёсан чубчик, под широким приплюснутым носом с вывернутыми ноздрями — две полоски усиков. «Адольф Гитлер», — прочитала тётя Павлина надпись на цоколе и громко захохотала. Я тоже рассмеялся, глядя на этого орангутаногоподобного Гитлера, хихикнул и Жорка, и мы мало не поплатились за этот смех жизнями: охранники, разозлившись, накинулись на нас с дубинками. Лишь резкий выкрик старшего спас нас от возможной смерти, но все они ещё долго рычали, бросая на нас злобные взгляды.