Взял.
— Ван-Ген, вы ешьте.
— Ага, я ем… Ем…
И тырк-тырк вилкой мимо тарелки. Ожил лишь когда папа вернулся.
— Я, к сожалению, не ошибся, — сказал подавленно папа. — Жора уже в клетке.
— В клетке? — охнула тётя Павлина.
— В той, что на плантации… Где растёт держи-дерево… — Папе, должно быть, сейчас очень тяжело говорить: Ван-Ген упёрся в него взглядом.
— Жрецы? — тихо спросила тётя Павлина.
— Они…
Тут и я припомнил, как мы были в храме, и как старший жрец приставал, чтобы мы отдали ему Жорку. Жертвой для держи-дерева.
У меня аж мороз по коже прошёл.
Тётя Павлина схватила золотую бляху, стала поспешно надевать.
— Ты куда?
— К Орангу. Я ему скажу!.. Я наконструирую!.. Я ультиматум поставлю!..
— Не надо, — устало сказал папа. — Я с ним уже разговаривал.
— Ну и что?.. Что он сказал?! — закричала тётя Павлина.
— Здесь даже он бессилен, — глухо ответил папа.
— Не верю! — резко выкрикнула тётя Павлина.
— К сожалению, так оно и есть. Из той клетки дорога одна… Никто не имеет права выпустить из неё на свободу. Даже Оранг. Тот проклятый жрец знал, что делал, когда так быстро посадил Жору в ту клетку.
Ван-Ген, напряжённый, словно струна, вдруг направился к дверям.
Папа догнал его, обхватил за плечи.
— Куда вы, Ван-Ген?
— Пустите! — Ван-Ген попытался вырваться; взгляд у него стал совсем безумный. — Я пойду!
— Куда вы пойдёте?
— К сыну… В клетку…
Подбежала тётя, стала уговаривать его, а он всё рвался к дверям.
— Ван-Ген, милый, хороший, успокойтесь, мы что-нибудь придумаем…
— Что вы придумаете? — с болью в голосе выкрикнул Ван-Ген. — Что?! Пустите, я хочу умереть с сыном!..
И затрясся в немом плаче…
А я забился в угол. Чувствовал себя таким виноватым, таким…
«Я тоже пойду в эту клетку, — мрачно думал я. — Сяду с Жоркой рядом, пусть нас вместе и кидают…»
— Что же, — сказал папа, — поубивались, и хватит. Нужно действовать! Павлина, я снова пойду во дворец, а ты следи за Ван-Геном.
Папа вернулся только к вечеру.
— Всё по-прежнему… Но я кое-что надумал. — Лицо у папы волевое и решительное, он очень похож сейчас на тётю Павлину. — Мы будем Жору вызволять. Силой… Ещё посмотрим, чья возьмёт!
У тёти Павлины глаза так и загорелись: её хлебом не корми, дай только с кем-нибудь повоевать! Даже Ван-Ген — и тот ожил. Подошёл к папе, жадно прислушивается. Ну а про меня и говорить нечего! Да я за Жорку в огонь и в воду!..
— Вы знаете, что скоро праздник цветения держи-дерева?
Знаем. Будь он проклят, этот праздник.
— А что ему предшествует, знаете?
Нет, этого мы не знаем.
Я сам про это дознался только сегодня… Накануне праздника устраивается грандиозный банкет. По всей стране. Все оранги обжираются и напиваются в стельку…
— И охрана?
— Охрана вряд ли… Хотя, наверное, не удержится от искушения хлебнуть этого их адского пойла. Но мы на это рассчитывать не будем. Для охраны я прихватил кое-что другое…
Тут папа подошёл к столу, осторожно достал из-под полы какой-то длинный пакет.
— Что это?
— Сейчас увидите.
Стал разворачивать — так осторожно, словно внутри было полно гадюк.
— К сожалению, мне не удалось достать более эффективного оружия. Но я думаю, что обойдёмся и этим…
— Стрелы! — воскликнули мы.
— Да, стрелы… Осторожно, здесь смертельный яд!
Мы уже и сами это видели: на конце каждой стрелы была острая колючка. С держи-дерева.
— Но у нас же луков нет!
— А вы их натянете, те луки? — насмешливо спросил папа. — Вы видели, какие у них луки?
— Луки можно сделать, — тихо сказал Ван-Ген. Он заговорил впервые за всё это время, мы аж вздрогнули. Погладил нежно стрелы. — Луки я сделаю, было бы из чего.
— Ну, за этим дело не встанет! — сказала тётя Павлина. — Витя, бегай-ка на кухню, принеси нож.
Я со всех ног метнулся на кухню. Выбрал самый большой ножище — острющий, как бритва.
— Этот?
— Пойдёт и этот. — Тётя взяла у меня нож, провела пальцем по лезвию. — Вы побудьте тут, а мы с Витей мигом…
— Не попадитесь на глаза орангам!
— Не попадёмся! — весело ответила тётя. Махнула ножом, как мечом. — Витя, за мной!
Во дворе росло несколько деревьев. Тётя подошла до самого молодого, с тонким стволом.
— Залезешь?
Вместо ответа я тут же полез на дерево.
— Держи! — тётя подала мне нож. — Выбирай, чтобы прямые были и не очень толстые.
Я и стал выбирать. Одну ветку срезал, бросил вниз… вторую… третью… четвёртую…