Более отвратительного зрелища мне ещё не приходилось видеть.
Лишь когда зашло солнце и с запада набежали тучи, потихоньку закрывая серебряное сияние в небе, на улицах стало потише. Те. кто ещё как-то держались на ногах, поползли отсыпаться по домам, остальные же сопели, храпели, стонали прямо на улицах. Лежали вповалку — и стар, и млад.
— Раса господ! — бормотал с отвращением Ван-Ген. — Властелины мира!
Смотрел на неподвижные тела с такой ненавистью, что если б мог — всех бы уничтожил!
— Где же твой папа? Уж не загулял ли во дворце?
Переставлял с места на место рюкзаки, несколько раз принимался натягивать на лук тетиву.
— Успокойтесь, Ван-Ген, он вот-вот появится, — уговаривала его тётя Павлина. — Всё равно ещё рано.
А я Ван-Гена понимал. Мне и то, как подумаю, что Жора сейчас в клетке сидит — как-то не по себе становится.
Сорвался бы и побежал…
А вот и папа.
— Ну, всё!.. Едва вырвался.
— Чего так долго? — тётя с упрёком. — Мы уже чего только не передумали!
— Да говорю же: не мог никак вырваться! Оранга потянуло на разговор по душам. Едва отцепился.
— Никто не заметил?
— Вроде никто… Вы уже собрались?
— Давно. Тебя только ждали.
— Тогда выступаем. Вот только стрелы достану.
Вытащил пакет, дал по две стрелы каждому.
— Осторожно держите, чтоб не поцарапаться. Стрелять только в случае крайней необходимости. Мы идём не убивать, а выручать Жору.
— А если погоня?
— Тогда будет видно… Пошли!
Двинулись: Ван-Ген впереди, за ним — папа, тётя Павлина и я. На улице темно, хоть глаз коли! Небо в тучах, аж чёрное. Идём, спотыкаемся об орангов, которые лежат повсюду, словно трупы.
Остановились аж за крайним домом — передохнуть. Потому что рюкзаки, сперва вроде лёгкие, становились всё тяжелее и тяжелее.
— Значит, так, — сказал папа, когда мы прошли всё поле и остановились перед проволокой. — Рюкзаки оставим здесь — там они будут мешать. Мы с Ван-Геном пойдём немного впереди, а вы нас будете прикрывать. И смотрите: будем подходить к воротам — чтобы ни звука!
Наложили стрелы на луки, пошли вдоль проволоки. Папа с Ван-Геном едва чернеют впереди, так вокруг темно. А я всё думаю: а что, если охрана додумается включить прожекторы? Жаль, папу я про это не предупредил, а теперь уже поздно.
— У них прожекторы, — говорю тёте Павлине.
— Тс-с-с! — сердито ответила она.
Остановилась, к чему-то прислушивается. Замерли впереди и папа с Ван-Геном.
— Часовой, — прошептала тётя Павлина. — В воротах.
Теперь я услышал: впереди что-то топает. Туп-туп-туп… Туп-туп-туп… То тише, то громче.
Папа с Ван-Геном снова двинулись вперёд — теперь уже согнувшись, а за ними и мы.
Вот они вдруг исчезли. Словно под землю провалились!
— Ложись! — дёрнула меня за рукав тётя Павлина.
И только я луг, сразу же увидел часового. И ворота из металлических прутьев. Чёрная фигура в них ходит туда-сюда, как заведённая.
Куда же делись папа и Ван-Ген?
Всматриваюсь вперёд и ничего не вижу. Кроме часового и ворот. Хотел немного приподняться, но тётя Павлина так надавила мне на голову, что я аж крякнул.
— Ты можешь хоть минуту полежать? — зашипела сердито в ухо.
Могу. Только зачем так бить по затылку? Всё лицо в земле. Хотел огрызнуться, но тут вдруг что-то впереди запищало. Тоненько, как мышь. Часовой тут же остановился, и писк прекратился. Да только он двинулся, как мышь отозвалась снова.
Часовой пробормотал что-то себе под нос. Отомкнул ворота, пошёл по пашне, прямо на писк. Мышь снова затихла, часовой остановился. Постоял, постоял, вслушиваясь, потом двинулся назад. Только не прямо, а чуть-чуть левее — на нас!
А чуть ли не врос в пашню. Смотрел на надвигающуюся тёмную гору — вот-вот наступит на голову, и всё во мне одеревенело. Тут вспомнил про лук, схватил стрелу, но никак не мог нащупать тетиву — она словно оборвалась… Лихорадочно нашаривал её, а фигура уже нависала надо мной. Я аж всхлипнул от напряжения — часовой тут же отскочил, замахнулся чёрной дубинкой. Я сразу ощутил, как напряглось тело тёти Павлины. Тенькнула тетива, белая молния метнулась вперёд, впилась в огромное тело. Часовой вскрикнул, схватился за грудь, упал…