— Когда я писала, это было правдой, — ответила она. — Что касается его.
— Верно, а как ты узнала?
— Я подслушала, как он рассказывал об этом Маркусу в холле, — ответила она, виновато улыбаясь.
— Ну, если даже это и правда, то незачем транслировать ее на весь мир, верно? Когда-то я тоже думала, как ты, Тэрин. Я жестоко шутила над людьми, высмеивала их и выставляла на посмешище.
Затем я ударилась в рассуждения по поводу практики йогов, называемой «сатя», которую я выучила по книге Хоуп. Нужно все время говорить правду, но так, чтобы она не задевала чувства людей. Основа практики в том, чтобы осторожно выбирать слова, и тогда они не ранят людей, а даже делают им добро. Я знаю, что несовершенна, потому что мои слова все еще слишком жестко бьют в мишень. Но знаете что? Иногда — как в случае с Полом и Хай — это работает, а это неплохой старт.
— В общем, в чем смысл? Ты делаешь людям больно, выставляя напоказ их проступки. Но в этом есть еще что-то.
— Может быть, ты права, — безучастно проговорила она.
Я почувствовала себя очень искушенной и взрослой.
— Так как ты находила все эти истории, а?
— Ты удивишься, если узнаешь, как легко люди выкладывают свои секреты перед тем, кого на самом деле нет.
— Что?
— Люди часто говорят при мне открыто, потому что даже не замечают меня или считают, что мне начхать.
Я вспомнила, как Скотти изливался мне, даже не стесняясь присутствия Тэрин в комнате. Тэрин в Пайнвилле была никем, так что ей даже не надо было специально подслушивать. Незаметность сделала ее одним из самых могущественных людей в школе.
— Я не могла раздобыть только одну небольшую информацию, вот почему я написала последнее сообщение.
— Что за информация?
— Кто действительно написал в стаканчик, — сказала она. — Потому что это точно была не я.
— Правда? — спросила я, притворившись удивленной, но не переигрывая. Я очень боялась, что меня выдадут какие-то непроизвольные движения или мимика.
— Я солгала, потому что думала, что это сделает меня популярной, — она скорчила гримасу. — Очевидно, я ошибалась.
Я сочувственно похлопала ее по плечу.
— Думаю, что если напишу это, возможно. Маркус… я не знаю… расскажет всем правду, чтобы развеять эти сплетни…
— А он этого не сделал?
— Наоборот, сплетен стало еще больше, чем обычно.
Грустно. Правда. Внешне Тэрин делала все, чтобы казаться незаметной. Однако в душе лелеяла это мерзкое желание обрести популярность. Если я и могу сказать что-нибудь о себе, так это то, что популярность меня ни на йоту не волнует, я никогда не хотела быть популярной. Я просто хотела, чтобы человек, знающий меня как свои пять пальцев, оказался ко мне несколько ближе, чем на тысячи миль.
— Но я думаю, что никогда не узнаю, кто это сделал, — ее огромные глаза смотрели на меня не мигая.
— Думаю, нет, — ответила я.
Тридцатое мая
Вау.
Вчера маленькая Марин Сонома не существовала. Сегодня она существует.
Я люблю ее, несмотря на слегка странное имя, которое удивительным образом гармонирует с ней. Она самое крохотное, самое розовое и самое лысенькое существо, которое я когда-либо видела, и когда я держу ее на руках — этот спящий комочек весом три с половиной килограмма, — я плачу.
Да, я женщина, ненавидевшая детский лепет. Я не могу объяснить это перевоплощение. Но вот же девочка, кроха, она вполне материальна, она живет, дышит, такая маленькая и хрупкая — и все мое представление о мире встало с ног на голову. Я хочу быть самой клевой в мире тетей, которая будет брать ее на выходные и водить на бродвейские шоу, в музеи и в Центральный парк. Я хочу быть той, которая будет баловать ее и заставлять мамашу выглядеть бестолковой курицей. Я очень этого хочу.
Странно, правда?
Еще страннее тот глубокий эффект, который произвело это событие на меня и на отца. Да, вы не ослышались. На отца.
Мама все еще была в больнице, и мы поехали домой вдвоем. Я не могу вспомнить, когда мы последний раз оставались одни.
— Я помню ночь, когда ты родилась, как будто это было вчера, — сказал он.
Я промолчала, пораженная, что обычно непререкаемый холодный тон отца сменился на мягкий и мечтательный.
— Мы были так счастливы, когда ты появилась на свет.
— Правда?
Он с изумлением взглянул на меня.
— Что ты имеешь в виду? Конечно, мы были счастливы.
— Я просто… — Я резко замолчала, не зная, чем кончится этот разговор.
— Что, Джесси? Что?
— Просто… после смерти Мэтью я думала, что вы больше не захотите иметь ребенка.