Но как бы счастлива я ни была, я все же не удержалась и задала вопрос, который мучил меня:
— Если я тебя кое о чем спрошу, ты мне скажешь правду?
Маркус оперся на локоть, так, что наши глаза встретились.
— Я всегда говорил тебе правду о чем бы то ни было.
— Спорное заявление, — улыбнулась я.
— А что — не спорное? — подыграл он мне.
— Честный ответ на мой вопрос.
— Давай, спрашивай.
— Что насчет девушек?
Он зарылся лицом в мое плечо и застонал.
— Почему тебе так интересно об этом знать?
— А почему ты должен от меня это скрывать?
Его губы все еще касались моей шеи.
— Потому что мне не нравится об этом говорить.
— Почему? Потому что ты чувствуешь себя виноватым?
— Не совсем.
— Тогда почему?
— Я примирился со своими моральными падениями.
— Так, значит, ты не считаешь, что поступал неправильно? — Я была готова одеться и уйти в этот миг.
— Я просто не вижу смысла в самобичевании. Мне кажется, полезнее сосредоточиться на нужном тебе человеке, чем попрекать себя ошибками прошлого.
Вот оно. Я столько лет этого ждала. Хоуп, должно быть, простила его, теперь пришло мое время.
— Как ты не можешь чувствовать за собой вину, когда брат моей подруги — твой лучший друг — погиб по твоей глупости?
— Хиз… — он запнулся. — Хиз — не я. Я никогда не влипал в это дерьмо так глубоко.
— Правда?
— Да, — ответил он. — Я накуривался каждый день, принимал экстази, немного кислоты, чуть-чуть грибов. Не то чтобы это было здоровое питание, но я никогда не кололся. Никогда. Это просто не мое.
Я знала, что это правда.
— А почему ты чувствовал, что надо срочно что-то принять?
— Чтобы обострить чувства. Или впасть в радостное отупение. Зависело от дня и наркотика.
— Ты скучаешь по тому времени?
— Никогда, — ответил он.
— Правда? Никогда?
— Никогда, — повторил он. — Жизнь — интересная штука и без этого.
— Почему ты позволяешь людям думать, что ты плотно сидел на игле, хотя на самом деле нет?
— Потому что понял, что невозможно контролировать мысли других, поэтому проще абстрагироваться.
Верное наблюдение, как мне кажется. Если бы я жила с такими убеждениями, думаю, мне было бы легче.
Затем я задумалась. Если с наркотиками не прошло, так, может быть, общественное мнение право насчет девушек?
— Так вот, возвращаясь к моему вопросу…
— Джессика… — простонал он, кусая подушку.
— Сколько девушек? Или это тоже преувеличено?
Он широко ухмыльнулся, и я сделала вывод, что насчет девушек преувеличения не было ни на йоту.
— О господи.
Он взял меня за руку.
— Джессика, с тех пор как мы с тобой по-настоящему впервые заговорили — тогда, в машине у твоего дома, — ты единственная, кто хоть что-то значил для меня. Я не хочу обсуждать с тобой девушек, потому что ни одна из них ничего не значит для меня, как Лен ничего не значит для тебя сейчас. К счастью для нас, любовь не работает на основе «обслуживания в порядке поступления». Вспомни о Глэдди и Мо…
Он хотел сказать больше, и я поторопила:
— Что?
Я знала, что он хотел сказать. И мне надо было это услышать.
— Ты не первая девушка, с которой я сплю. Но впервые я чувствую, что не просто трахаюсь, что мы действительно занимаемся любовью, как бы банально это ни звучало.
Клише, как оно есть — то, что самец говорит обычно девушке, которую лишил девственности. Но сейчас я действительно хотела услышать эти слова. Мне нужно было их услышать, ибо я знала, что это правда. Я верила ему.
— Меня зацепило, что ты ждала так долго и выбрала… — Он снова запнулся и спрятал лицо у меня на животе, его руки обхватили мои бедра. — Это так много значит для меня — то, что ты выбрала меня, чтобы я стал твоим первым мужчиной.
Он передвинулся выше, пока наши тела не слились воедино, как живой, дышащий символ инь-янь.
— Я жалею, что была такой дурой.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы весь год могли бы быть вместе, — призналась я. — Подумай, сколько времени мы потеряли.
— Я говорил тебе об этом. Нет смысла сожалеть о прошлом.
— Но мы могли бы столько времени провести вместе…
— Джессика, — прервал он, нежно целуя меня в кончик носа. — Пройдя через все это, мы помогли друг другу стать теми, какими должны были стать.