— Откуда? Из шам…?
— Шансон. Ну это французское слово, авторская песня значит. Как Высоцкий, например, сам сочиняет, сам поёт.
— Под гитару?
— Не обязательно. И под оркестр могут и с ансамблем, и…, в общем по разному.
— И все песни такие, как у Высоцкого?
— Ну почему… всякие. И про любовь и про жизнь, да вообще на любую тему. Ну вот, например, Елена Ваенга:
напел Вадим первое, что пришло в голову, в точности повторив ритм и интонации Ваенги.
— Кто курили?
— Это художники такие, известные, Ван Гог, Матисс, Дали, испанские, кажется, или французские.
— А что они употребляли? — Глаза Карташа светились от любопытства.
— Абсент. Вино такое, вроде портвейна. Смысл в том, что они хоть люди и знаменитые, прославленные, а ни что человеческое им не чуждо.
— Такие же бродяги, как и мы, — заключил Шпана, и Карташ утвердительно закивал головой. Сравнение им явно понравилось.
Тут, лязгнув замками, распахнулась дверь камеры.
— Осуждённый Бурдаков, — на выход! — скомандовал узкоглазый солдат с буквами ВВ на погонах и красной повязкой на рукаве.
— Смотри, как быстро Кислый сработал, — удивлённо протянул Карташ.
— Тут скорее не Кислый, а Валера в цвет попал с фамилиями, — уточнил Шпана, — ну давай, спасай ему сестру.
Вадим спрыгнул с нар, с помощью Карташа нашёл свою куртку, бушлат и вышел из камеры.
— До конца и направо, — подсказал направление Кислый, стоявший в коридоре и озадаченно поглядывавший на Вадима.
«Да, вот тебе, что называется информация к размышлению», усмехнулся про себя Вадим, — с чего это такая рыбина, как Бурый, сам добровольно запросился на приём в оперчасть, да ещё ссылается на какие-то незнакомые фамилии». Кислый уже мог, не вспомнив сам, кто такие Юденков и Мусафаров, уточнить у нарядчика, что таких в зоне нет и в последнее время не было. А непонятное всегда пугает.
Глава 9
Во всех кабинетах оперчасти, как внутри зоны, так и за зоной двери были двойные. Сначала входящий открывал наружную дверь, при этом внутри кабинета над дверь загоралась сигнальная лампочка. Затем, сделав шаг в небольшом тамбуре, входящий толкал от себя внутреннюю дверь. Это делалось умышленно, чтобы можно было убрать со стола сообщение, которое в этот момент писал или подписывал агент, в общем, чтобы не застали врасплох.
Вадим тщательно закрыл первую дверь и постучал во вторую.
— Разрешите?
— Да, да…
Вадим решительно шагнул в кабинет, с волнением разглядывая самого себя в молодости. Одет в бушлат с портупеей и погонами старшего лейтенанта, форменную шапку с кокардой, на ногах хромовые сапоги, несмотря на приличный мороз на улице. Вадим знал, что сапоги перешиты зоновским сапожником, внутри вставлен мех, подошва из толстой микропорки. В таких в любой мороз не замёрзнешь и не поскользнёшься. Лицо худощавое, небольшие светлые усики. Голубые глаза смотрели на Вадима с любопытством и плохо скрываемом волнением.
— Присаживайся, — офицер указал на ободранный стул у такого же ободранного приставного стола, — рассказывай, откуда ты знаешь эти фамилии, — он помахал зажатым в пальцах листком.
— Ты тоже присаживайся, Вадим Антонович, разговор надолго.
— Ладно. — молодой Вадим отодвинул стул от стола к батарее отопления, сел к ней боком и закинул ногу на ногу, не спуская глаз с собеседника.
— Я знаю, что ты много перечитал всякого рода научной и ненаучной фантастики, — начал Вадим.
— Откуда ты можешь знать, что я читаю, — вскинулся опер.
— Сейчас объясню, выслушай, пожалуйста, до конца. Кстати, у тебя даже блокнот есть, куда ты записываешь все прочитанные книги с 1980 года, с оленем на обложке.
Представь себе такую ситуацию: ты благополучно ушёл на пенсию в звании майора, дожил до пятидесяти пяти лет, нажил к тому времени кучу болезней. И вот в 2011 году тебе делают операцию в больнице под общим наркозом. Тебя усыпляют в операционной, а просыпаешься ты в 1982 году в теле какого-то зека Бурдакова по кличке Валера Бурый. Теперь понял, откуда я знаю фамилии твоего отчима Семёныча и лучшего школьного друга Зуфарика? Я вообще всё про тебя знаю. Причём, не только то, что было с тобой до сегодняшнего дня, но и то, что будет до 2011года.