Кстати, эту ночную бригаду сформировали и вывели на работу без моей подписи, хотя я, ну то есть ты, в то время был начальником оперчасти. В моё отсутствие список, не задумываясь, подмахнул опер отделения Чугунов. У зека, совершившего побег последняя статья была 108 УК — за тяжкие телесные и оставалось от срока несколько месяцев, поэтому и пропустили. А когда беда случилась, глянули в его личное дело, а там — в прошлом два побега. Я бы сразу не пропустил.
— Володю Белкина я хорошо знаю, — Боголепов глубоко затянулся, выпустил в потолок клубы дыма и добавил, — скандальный мужик.
— Кстати его вдова довольно удачно вышла замуж за бывшего поселенца, но теперь, я думаю, до этого не дойдёт.
— Да уж, постараемся не допустить, — молодой лихорадочно записывал в блокнот, — я представляю сколько голов снимут за такой побег!
Наступившую тягостную тишину прервал стук в дверь.
— Разрешите, — одновременно со стуком в дверь просунулась голова дневального, — гражданин начальник, тут бригадиры собрались. Совещание будет?
— Конечно! — Боголепов с сожалением развёл руками, как бы оправдываясь перед собеседниками. — Сейчас, Морда, как только эти двое выйдут, запустишь бригадиров.
Как только дверь закрылась, Боголепов, понизив голос, добавил Рагозину:
— Ты отложи все дела, записывай как можно больше, подготовьте вдвоём спецсообщение. Может Бурого убрать из камеры? Я думаю, может его пока определить в санчасть в отдельную палату?
Рагозин вопросительно посмотрел на Бурого. Тот равнодушно пожал плечами:
— Мне без разницы, хотя в санчасти конечно спокойней.
— Ну и всё. Сейчас решим, — Боголепов снял трубку телефона. — Дежурный, срочно доктора ко мне в кабинет!
Столпившиеся в коридоре бригадиры встретили Бурого удивлённо-восторженным гулом.
— Наверное и вправду ты вместо Шпаны бугром будешь во второй, — здороваясь с Бурым за руку, сказал стоявший с краю мужик в полосатой телогрейке. «Цыка» — машинально прочитал фамилию на бирке Вадим. « Бригадир первой бригады» — вспомнил он.
— А чё, ништяковый бугор из Бурого получится, — поддержал Цыку кто-то из-за его спины.
— Да не, не для меня это, я не карьерист, для меня это слишком почётно, — бормотал Вадим глухим басом, протискиваясь к выходу, одновременно отвечая на рукопожатия и похлопывания по плечу. Последним у самой двери стоял невысокий осуждённый с едва намеченными усами. Вадим машинально протянул ему руку. Тот ошалело отпрыгнул:
— Ты чё, Бурый! Я ещё пожить хочу!
Сзади раздался громкий хохот бригадиров.
— Чуть с Чапаем не поздоровался! Во Бурый перегрелся у хозяина!
Вадим узнал бригадира «петушиной» бригады по кличке Чапай. Здороваться с петухом за руку также как и пить с ним из одной кружки мог только такой же петух. Если бы Чапай пожал протянутую ему по ошибке руку, его точно убили бы. Причём сделать это пришлось бы именно Бурому.
— Тьфу бл….! — матюкнулся Вадим, растерянно озираясь по сторонам, — В натуре перегреешься тут от таких базаров, закончил он под всеобщий хохот.
Бригадиры постепенно втягивались в кабинет начальника. Последним зашёл запыхавшийся от быстрой ходьбы Шпана.
— Поздно выпустили из барака, суки, — ругнулся он в адрес контролёров, — я уже почти вольный. Ну как ты тут?
— Хотят в санчасть положить, — ответил Вадим.
— Жалко конечно, но правильно. Я там соберу что нужно из твоих вещей, или ты сам зайдёшь?
— Вряд ли, — Вадим кивнул в сторону вошедшего в штаб начальника медчасти Дорошина, которого он именно таким и помнил — лохматого с пышными русыми усами, — это за мной.
— Врач подошёл, — доложил Морда начальнику колонии.
Боголепов вышел из своего кабинета и кивнул Дорошину на кабинет оперчасти, в дверях которого стоял Рагозин.
— Зайдём сюда, а ты здесь постой, — это уже Бурому.
Через пару минут Дорошин вышел из кабинета и озадаченно взглянув на Бурого. молча прошёл к выходу из штаба.
— Зайди к Рагозину, — вышедший следом Боголепов прошёл мимо Вадиме в свой кабинет.
Глава 17
— Знаешь, что я подумал? — войдя в кабинет и присаживаясь за стол, Вадим вопросительно посмотрел на Рагозина, который снял бушлат и открыв блокнот, приготовился записывать, — хрен с ним, с государством, это подождёт. Тем более, что там что-то изменить вряд ли получится. Если время останется, всё, что вспомню, выложу. Главное, — это твоя, то есть моя личная жизнь, которую есть возможность исправить. Будем считать прожитую мною жизнь черновиком, в котором нужно исправить ошибки, раз подвернулась такая возможность. Сколько на это отпущено времени, никто не знает, поэтому нужно поторопиться. Я тебе сейчас продиктую самые главные свои косяки, которые ты должен обойти, а потом, если время останется, — займёмся спецсообщением и более мелкими неприятностями.