В последствии, знакомясь с личным делом легендарного вора, Вадим узнал из пожелтевших от времени страниц, что со свободы он «сел» под фамилией Иванов, и для установления личности разыскали его мать, которая по фотографиям подтвердила, что это её сын Бабушкин Владимир. Так же он вычитал, что сначала вор был коронован под кличкой «Чапаёнок», но впоследствии, «набрав весу», действительно взял себе кличку убитого в местах лишения свободы вора. Вообще, этим личным делом осуждённого Вадим зачитывался как каким-нибудь детективом. Чего стоили рапорта от сотрудников колоний 40 -50 годов, которые начинались не привычными словами «Довожу до Вашего сведения…», а «Доношу…».
Особенно запомнился рапорт на нескольких страницах с описанием воровской сходки, проходившей в жилой зоне в 50-х годах. В сходке принимало участие более десятка воров. В помещение, где они совещались, дежурный наряд просто не пускали охранники из воров, открыто демонстрируя наряду ножи. И только после настойчивых просьб, изнутри помещения поступило разрешение от ведущего сходку Васьки Бриллианта. Представители администрации под смешки и угрозы осуждённых зашли в одну дверь помещения и вышли в другую, убедились, что всё мирно, трупов нет. А вечером в разных местах жилой зоны обнаружили несколько трупов с ножевыми ранениями. Вот такие были порядки.
Глава 21
— Здорово, Бурый, — поднявшегося с койки ему навстречу мужика лет сорока пяти, Вадим помнил на лицо как-то плохо, но догадался, что это и есть осуждённый Приходько по кличке Юра Ростовский, — мне сказали, что тебя подселят. Ну и хорошо, а то одному как-то скучно.
Взгляд у Ростовского был какой-то приветливо-настороженный. Причину Вадим понял со следующей его фразы.
— Тут слушок прокатил, что у тебя что-то с головой не то. Вроде как крыша поехала. Поэтому и сюда определили. Ты буйствовать то не собираешься? Мне ночью, вообще, стоит спать?
Сказал вроде бы и с юмором и в то же время серьёзно.
— Не. В этом плане всё нормально. Я буйный только пьяный, об этом все знают. Тут действительно есть проблемы с башкой, только другого рода.
Вадим лихорадочно прикидывал, какая информация могла просочиться из камеры, как предупредить собеседника, что его должны убить в ближайшие дни, и в то же время, чтобы не сболтнуть лишнего.
— Понимаешь, Юра, — сказал он, с задумчивым видом усаживаясь на свободную кровать, — я вижу, что произойдёт в будущем так, как будто я это всё уже пережил. Не всё и не про всех. Так как-то,… кусками.
— Ух ты! Интересно. Расскажешь чё-нибудь? А про меня тоже что-то можешь сказать?
— Про тебя?… — Вадим сделал вид, что задумался, даже глаза прикрыл. Ну что ж, — сам напросился. Выдержав минуту, он открыл глаза, и глядя в упор на Ростовского сказал, — могу и про тебя, только тебе это не понравится…
— Что?… Всё-таки завалят? — Юра, судя по слегка побледневшему лицу, что-то почувствовал. Хотя, с другой стороны, что ещё может произойти с человеком в зоне, что ему не понравится.
— А что, должны? — Вопросом на вопрос ответил Вадим.
Но Юра не обиделся. После короткого раздумья он решил, видимо, поделиться чем-то сокровенным. Встав с койки, Ростовский тихонько подошёл к двери, резко распахнул её, и убедившись, что никто не подслушивает, плотно прикрыл дверь и вернулся на место.
— Понимаешь, Валера, кто-то на свободе под меня копает. Боится, что я через два года вернусь в Ростов и расставлю всех по тем местам, которые они заслуживают. Или хотят занять моё место смотрящего на Богатяновке — это такой район Ростова, если ты не знаешь.
Вадим согласно кивнул. Откуда Бурому, родившемуся и выросшему в Свердловске, знать районы Ростова.
— В общем, я могу только догадываться. Но судя по новостям с последних этапов, предъявы в мой адрес кидают серьёзные. Такие, что просто так мне уже с кем-то не разойтись. А позавчера этапом пришёл один армянчик с Ростова — Стёпа, то ли Бабаян, то ли Бабаханян, в общем — баба какая-то. Я про него слышал немного на свободе, вроде шестерил он у серьёзных людей. Вроде не одного замочил по их указке. А сейчас вес набрал, чуть ли не в воры метит. Сел за какую-то мелкую кражу на три года. Как бы не спецом. Уж за такое-то могли бы и отмазать. Вот я и думаю, — может решил зону потоптать, что бы воровскую корону можно было одеть по понятиям, а может — и по мою душу торпеду отправили. А может и то и другое вместе. Я, между нами говоря, в санчасть то и лёг, что бы было время осмотреться, прощупать его намерения. В самой санчасти как и на больничке по понятиям всякие разборки запрещены. Ты то что можешь сказать про меня? Не тяни душу.