— Умел когда-то, но сейчас, наверное, не получится.
— Тогда давайте я вам завяжу, а вы его до конца не развязывайте.
— Понял, не дурак, — Вадим нагнулся, чтобы женщина смогла дотянуться до его шеи. Она подняла воротничок рубашки, ловко завязала галстук. Накинув пиджак, Вадим обул протянутые ему чёрные туфли, завязал на них шнурки и подошёл к зеркалу.
— Нигде не жмёт? — озабоченно спросила женщина.
— Нет, нормально, — Вадим застегнул все пуговицы, поднял-опустил руки, покрутил плечами, — всё отлично. Вы что же, за ночь костюм пошили?
— Почему пошили? Так, где-то ушили, где-то расширили. Подогнали таки немного. Туфли не жмут?
— Нет, нормально.
— Тут ещё зимние ботинки. Померьте, завтра принесу пальто и шапку. У вас головной убор обычно какого размера?
— Шестидеся… — Вадим прикусил язык. Хрен его знает, какой у Бурого размер головы. Подойдя к шкафу, он достал зековскую шапку, — вот такой размер.
— Понятно, — брезгливо взяв двумя пальцами шапку, женщина мельком взглянула на неё, и поморщившись, протянула обратно.
Когда за ней закрылась дверь, Вадим ещё какое-то время покрутился перед зеркалом, пытаясь рассмотреть нижнюю часть костюма, но ничего не получалось. Зато лицо явно преобразилось. Благодаря костюму лицо Бурого уже не выглядело типично уголовной рожей. Особенно глаза: выдавало наличие неслабого интеллекта их обладателя, что каким-то образом сочеталось с цепким прицеливающимся взглядом боксёра, как бы выбирающего, в какую точку нанести удар. Вадим пришёл к выводу, что в костюме он сильно смахивает на телохранителя какого-нибудь особо важного лица.
Глава 32
— Атас! К нам гости! — В комнату ворвался Рагозин. — По лестнице поднимаются, Верещагин и ещё какой-то мужик в костюме. Бурый, начавший уже было снимать пиджак, опять накинул его на плечи и застегнул на все пуговицы.
— Здравствуйте! — Заглянувший в комнату Верещагин с удивлением уставился на Бурого, но тут же опомнился и посторонился, пропуская вперёд своего спутника — мужчину около шестидесяти лет, одетого в строгий костюм с галстуком и сердитым лицом в очках.
— Это он? — Кивнув на Бурого. Спросил вошедший у Верещагина.
— Так точно, товарищ…
— Оставьте нас, — такая властность чувствовалась в его голосе, что Верещагин и Рагозин мгновенно исчезли за дверью.
— Моя фамилия Чебриков Виктор Михайлович, — расстёгивая пиджак, мужчина отодвинул стул.
— Здравия желаю…, — Вадим быстро прикидывал в уме, в каком звании Чебриков? Генералом армии он станет, когда назначат председателем КГБ, а сейчас он должен быть первым замом, — … товарищ генерал-полковник! — Отчеканил он, вытянувшись по стойке смирно.
— Ого! Вольно! Присаживайся, — Чебриков даже замер на какое-то время, удивлённо глядя на Бурого, затем, усевшись на стул, спросил, — я ведь не в форме, как узнал звание?
— Очень просто — вычислил. Генерала армии вам присвоят, когда станете председателем КГБ, а это будет, когда Андропова официально изберут генсеком, то есть где-то в декабре. Сейчас вы — первый зам. — генерал-полковник.
— Логично. Значит всё-таки я… а Федорчук?
— Федорчук — это человек Брежнева, а не Андропова, как вы. Совсем убрать его Андропов не решится, чтобы не портить отношения с Украиной. Поэтому он поручит ему не менее важный участок работы — возглавить Министерство Внутренних Дел. О нём, кстати, все, кто его знал близко, впоследствии будут отзываться как о человеке недалёком. Лично мне, как сотруднику органов внутренних дел во время его правления, Федорчук запомнился тем, что в своих высказываниях, опубликованных в центральной прессе, говорил о необходимости усиления агентурного проникновения в преступную среду. Тем самым расшифровывал методы оперативной работы.
И ещё один момент мне запомнился. Когда нас — оперативников — знакомили с новым совсекретным приказом, в конце совещания я задал вопрос, как исполнять приказ, если пункт седьмой противоречит пункту два? Ведущий совещание руководитель, перечитал оба пункта, засмеялся и сказал: «Не знаю! Видишь, кто подписал приказ? — И ткнул пальцем в фамилию Федорчука. — Как хочешь, так и исполняй!»
— Интересно… — протянул Чебриков, — значит, ты опером был?
— Почему был? Опер — это пожизненно. Да вот же я — в молодости, только что вышел из этой комнаты.