– В 1906-м. Разрешите считать ваш вопрос первым дополнительным?
– Разрешаю, Брамфатуров…
– Тогда, скорее всего, правда, – пришли к неутешительному для Эйнштейна выводу девятиклассники. – И как ему было не ай-яй-яй! А еще великий физик, гений человечества…
– Не судите Эйнштейна слишком строго, ребята, он всего лишь следовал научной традиции. Небезызвестный Мопертюи, например, воспользовался своим положением президента Берлинской академии, чтобы приписать себе честь открытия принципа наименьшего действия, хотя великий Лейбниц сформулировал этот принцип за сорок лет до него. Только не спешите жалеть Лейбница, господа, этот двуличный философ не заслуживает снисхождения…
– Эмма Вардановна, – пожаловался Седрак, – его опять занесло в философию…
– Не меня одного, Асатурян, – не замедлил с оправданиями отвечающий, – Ньютона, например, заносило еще дальше, аж в богословие. Так что своим современникам он больше был известен не как автор гравитационной теории, а как комментатор Апокалипсиса. Если верить Вольтеру, этим комментарием сэр Исаак явно хотел успокоить род человеческий относительно своего над ним превосходства… Кстати, Эмма Вардановна, мне тут в связи в вашими нападками на конвенционализм Эйнштейнова лямбда вспомнилась. С ней-то как быть? Разве не для удобства родил ее Эйнштейн, чтобы хоть как-то объяснить, почему Вселенная до сих пор не съежилась в одну точку, а заодно, чтобы уравнять члены в своей формуле?
– Ты знаешь о лямбде Эйнштейна? Откуда? – недоверчиво прищурилась физичка.
– Опять вы меня обижаете, Эмма Вардановна! Я же рассказывал вам, что с третьего по пятый класс собирался стать астрономом… Кстати, хорошо, что напомнили. Внимание, девятый «А»! Нижайшая просьба: не спрашивать меня, откуда я всё то или это знаю. Давайте условимся, что всё, что я знаю, я знаю оттуда – от Верблюда с большой буквы. Того самого, который изображен на пачке сигарет Camel…
– Это что же получается? – задался вопросом Татунц. – Кури Camel – академиком станешь?
В ответ смешки и неудачные попытки сострить в тему, типа «Соси «Памир» – завоюешь весь мир!» Или: «Если куришь ты «Opal», значит, будешь генерал!»
– По-моему, ты, Татунц, перепутал изображение на пачке сигарет с ее содержимым, – ревниво заметил Седрак Асатурян, у которого для ревности было, по крайней мере, целых две причины. Первая: он сам втайне мечтал сделаться когда-нибудь академиком. И вторая: являлся принципиальным противником табака, равно как и алкоголя вкупе с добрачными половыми связями…
– Седрак совершенно прав, – поддержал отличника Брамфатуров. – Я имел в виду верблюда, а не, упаси Боже, турецко-американский табак…
– Вот и славно, – закрыла дискуссию физичка. – Надеюсь, вопрос исчерпан?.. Тогда перейдем к исчерпанию того вопроса, который задала я: Какой оценки заслуживает Брамфатуров за свой ответ по физике?
– Брамфатуров достоин пятерки, – подала голос Маша. – Но надо сначала удостовериться, понимает ли он, о чем говорит, или просто так повторяет то, что случайно запомнил.
– О, женщины, коварство ваша суть! – то ли процитировал, то ли дошел своим умом до эпохального обобщения Брамфатуров.
– Не надо нам ни в чем удостоверяться! – запротестовали иные из одноклассниц, очевидно, уязвленные восклицанием. – Большинство отметок ставится именно за память. Учил, помнишь, садись, пять. Эмма Вардановна, поставьте Вове пятерку. Вон сколько он всякой всячины по физике помнит!
– Вот именно, что всякой всячины…
– А то, что он помнит то, что мы еще не проходили, разве ничего не стоит?
– А вы ему еще дополнительные вопросы задайте, Эмма Вардановна, – поделился умом Седрак.
– О чем?
– А вот об этом самом Больцмане. Пусть формулу вспомнит. Если правильно вспомнит, тогда можно будет и четверку ему поставить…
– Ш-ш-ш, – зашипели на мудреца глупые девы. – Предатель, завистник, обормот, – определили они же.
– Эмма Вардановна, – заныл Брамфатуров, – о Больцмане не интересно, в лом. Лучше давайте я вам о сингулярности, из которой возникла Вселенная, немножко расскажу… Впрочем, если вы настаиваете…
Брамфатуров развернулся на сто восемьдесят градусов – лицом к доске, задом к классу, – секунду-другую полюбовался легкими клубами табачного дыма, вспыхнувшего всеми оттенками сизого, лилового, фиолетового в конусе внезапного солнечного лучика, вырвавшегося из-за туч, шагнул к доске, сердито застучал по ней мелом: S = k In W max.