– Каким еще типом, Брамфатуров? – раздраженно прервала учительница, воспользовавшись первым подходящим поводом.
– Типом размножения, Вилена Акоповна… Ну так вот, она долго экспериментировала с этим типом, попутно создав несколько оригинальных форм, таких как спорообразование, почкование и вегетативное размножение…
– Стоп! – скомандовала биологичка. – Не скачи галопом по Европам…
– Через океан в Америку, – вставил кто-то с задних рядов. Замечание, вызвавшее бы в другое время и при иных обстоятельствах море смеха, при этих – лишь усугубило напряженность молчания.
– Что ты знаешь о почковании, кроме того, что оно является одной из форм бесполого размножения? Назови хотя бы два-три организма, которые размножаются почкованием.
– No problem my dear teacher[22], – пожал плечами отвечающий. – Дрожжевые грибы и некоторые из инфузорий. Например, сосущие инфузории, которые только тем и заняты, что насосутся и почкуются, и почкуются. Нечто это достойное занятие для приличного организма?
– Брамфатуров!
– Я как раз перехожу к тому, что я знаю о почковании, Вилена Акоповна. Во-первых, мне известно, что если бы мы, люди, размножались почкованием, то никому никогда бы в голову не пришло написать такие строки:
Потому что, в самом деле, о каком разлюблении может идти речь у материнской клетки с бугорком, образовавшемся на ее пречистом теле, если содержание последнего исчерпывается ядром, то есть почкой, у которой одно на уме – достичь размеров близких к материнским и отделиться в порыве самостоятельного существования? Уверяю вас, Вилена Акоповна, это отделение отнюдь не та горькая потеря, о которой сокрушается поэт в приведенном мною отрывке…
– А чьи это стихи? – задал обдуманно-целенаправленный вопрос Купец, не без оснований опасавшийся, что следующим на очереди отвечающих окажется он, и пытающийся таким, уже апробированным, способом оттянуть момент неизбежной расплаты за злостно невыученный урок.
– Шекспир в переводе Маршака. Девяностый сонет. Что-то не так?
– Не знаю, – капризным тоном избалованного поэтическими шедеврами знатока молвил Купец. – Может, это и Маршак в переводе Шекспира, а может, наоборот, Омар Хайям в переводе Ходасевича…
– Нам, Брамфатуров, переводы без надобности! Ты нам оригинал давай, а мы сравним, Шекспир это или Саят-Нова, – не скрывая скепсиса заслуженного шекспироведа, распорядился Чудик Ваграмян.
Биологичка в полной растерянности хлопала глазами, дивясь на невероятное и, тем не менее, очевидное Божие чудо: на то, как двое завзятых неуков рассуждают о поэзии, причем не о каком-нибудь уличном ашуге, с его тюремной лирикой и музой-рецидивисткой (Вах, какая доля воровская – Сижу я за каменной решеткой – А тачка-тачка лагерный жена…), а о самом Уильяме, понимаешь, о Шекспире!
Брамфатуров между тем, не входя в препирательства, покладисто выдал то, что назвал 90-м сонетом, на языке оригинала:
– Hate – значит «ненавидеть», – включилась в диспут Маша Бодрова. – Что-то я не заметила в твоем переводе никакой ненависти…
– Это не мой перевод, это – Маршака. Но если тебе, Маша, необходима ненависть, то есть перевод Кушнера, в котором она присутствует.