– Вилена Акоповна, мы больше не будем! Только не надо о пестиках, не надо о тычинках – мы же все тут от скуки зачахнем!..
– А вот и не все, – возразил Седрак – а только некоторые…
– Сам ты некоторый, отморозок-геразанцик![24] – обиделся за всех противников тычинок и пестиков Чудик Ваграмян.
– Ваграмян! Как тебе не стыдно! Извинись или выйди из класса! – решительно взяла бразды педагогического правления в свои руки биологичка.
– За что, Вилена Акоповна? – впал в глубокое недоумение Ваграмян. – За то, что отличником назвал?
– Не прикидывайся, Вардан! Ты прекрасно знаешь, за что ты должен извиниться.
– Вилена Акоповна, – вмешался Брамфатуров. – Разрешите я ему объясню. А то знать-то он, конечно, знает, да только осознать не может. Отморозок, Вардан, это, как уже говорилось, человек, лишенный нравственных ориентиров, что, как ты теперь понимаешь, абсолютно не применимо к нашему Седраку, у которого нравственные ориентиры как раз определенны и незыблемы: золотая медаль – красный диплом – кандидатский минимум – докторская диссертация – профессорско-преподавательский состав – международные симпозиумы – научные работы – Госпремия – атараксическая старость – склероз – маразм – сердечная недостаточность – преждевременная кончина на 91-м году жизни – барельеф над входом в нашу школу: здесь учился, но, слава Богу, не жил выдающийся пестиклюб и тычинковед Седрак Амазаспович Асатурян…
– Вай-вай-вай! Аман-аман-аман! – запричитал профессиональной плакальщицей Гасамыч, припав мокрой щекой к плечу отбивающегося от посмертных почестей Седрака. – Бедный Сето! И ста лет не протянул, совсем молодой помер! Вай-вай-вай! Քոռանամ ես[25]…
– Я не Амазаспович!
– Первая парта, прекратить истерику! – прикрикнула на всякий случай Антилопа.
– Надеюсь, Чудик, теперь тебе ясно, что ты совершенно зря обозвал нашего Нобелевского лауреата отморозком?
– Теперь ясно, – кивнул повинной головой Ваграмян, однако тут же вернул ей прежнюю осанку гордого любопытства: – А как надо было?
– А надо было подойти к нему и в ножки ему поклониться, как старец Зосима будущим страданиям Дмитрия Карамазова. Хотя, разумеется, страдания Мити Карамазова не идут ни в какое сравнение с теми, что ожидают нашего Седрака…
– Вилена Акоповна, – попросил совершенно присмиревший, вставший на путь исправления и нравственного самосовершенствования Чудик Ваграмян. – Можно выйти, Асатуряну в ножки поклониться?
– И мне!
– И я хочу будущим страданиям Нобелевского лауреата…
– А коллективные заявки принимаются?
– Седрак, ты хоть ноги сегодня мыл?
– А ну все замолчали! Тихо, я сказала! Опять тебя, Брамфатуров, в литературу завернуло! Но я не Эмма Вардановна, мне мой предмет дороже! Или ты сейчас же, немедленно отвечаешь, что такое…
– Аденозинтрифосфорная кислота?.. Синтез биомолекул?..
– Нет, – удивленно протянула биологичка, однако тут же взяла себя в руки. – Нет, отвечаешь, что такое мейоз…
– О Господи, всего-то? – обрадовался Брамфатуров. – Отвечаю немедленно, безотлагательно, тотчас: мейоз – это период созревания, в котором, как и в митозе, выделяют четыре, следующие друг за другом фазы: прафазу, метафазу, анафазу…
– И фас на колбас! – вдруг разродился каламбуром позабытый всеми Ерем Никополян. Между прочим, к всеобщему восторгу заскучавших от обилия научной терминологии учащихся масс.
Расплата последовала незамедлительно. И была она жестокой. Любое искусство требует жертв. Но искусство острословия требует их в неограниченных количествах.
– Никополян, вон из класса!
– Иду, уже иду, Вилена Акоповна, только двойку не ставьте!..
– Вот как раз двойку я тебе и поставлю, если не скажешь как называется последняя стадия мейоза… Всем молчать! Ни звука! Подсказчику – три двойки! Я не шучу!
Поскольку Ерем был от рождения косоглаз, точно определить направление его взгляда было практически невозможно. Каждый, находившийся в пределах его окоема, мог глубоко заблуждаться на свой счет, полагая, что Ерем смотрит на него, или воображая, что в другую сторону. В данной конкретной ситуации это обстоятельство привело к оцепенению почти половины класса. Каждый вдруг впал в сомнения: а на меня ли таращится Ерем, чтобы мне в мимических подсказках изощряться? И действительно, Ерем таращился не на них, он уставился на Брамфатурова, хотя сам Брамфатуров, исподтишка показывавший глазами на свой торс, а губами изображавший беззвучное слово «фаза», в этом не был уверен.