– Какие еще юристы? – вкрадчиво шепнул уполномоченный.
– В основном, неудавшиеся…
– Вы на кого намекаете?
– На Вышинского, который считал признание обвиняемого матерью доказательств, а презумпцию невиновности – буржуазным предрассудком. Правда, он был генеральным прокурором, но разве можно назвать его удавшимся юристом?.. А теперь, пожалуйста, успокойтесь и постарайтесь сосредоточиться на своей ответственной работе. Вас ведь сюда не праздно расспрашивать, а строго следить за соблюдением порядка прислали, или я, пардон, ошибаюсь?
– Ну ты и гусь! – задыхаясь от восхищения прошипел методист, изо всех сил удерживаясь от антипедагогического подзатыльника.
– Арпик Никаноровна, – поднял руку гусь. – Можно выйти?
– А ты что-нибудь написал?
– Почти две страницы.
– Интересно, когда же ты успел, если рот у тебя не закрывается?
– Рот болтает, а руки пишут, Арпик Никаноровна.
– Тоже мне Юлий Цезарь! – проворчал Ерем во всеуслышание.
Арпик Никаноровна одобрительно усмехнулась.
– Можно, Арпик Никаноровна?
– Нет, нельзя. Я ведь предупреждала: выходят только на перемене и только парами, причем пара должна состоять из учеников пишущих разные варианты, и пока вышедшие не вернутся, следующая пара никуда не выходит. Кстати, ты, Брамфатуров, как не имеющий пары, и сидящий на последней парте в последнем ряду, идешь в последнюю очередь…
– Арпик Никаноровна, вы необоснованно преувеличиваете верблюжьи свойства моего мочевого пузыря! Между прочим, я до шести лет страдал энурезом и внезапные рецидивы этой мокрой болезни отнюдь не исключены…
– Брамфатуров, вон из класса!
– Спасибо, Арпик Никаноровна, я по-быстрому…
– Нет, сиди.
– А как же энурез?
– Что?
– Мочевой пузырь…
– Вон из класса!
– Повторно благодарствуем…
И не давая опомниться, опрометью выскочил из помещения. И, разумеется, в ближайший туалет. А там задумался над струей: мать моя женщина, а где же у нас в школе библиотека находится?.. Вспоминал, вспоминал, ни шиша не вспомнил. Уже и в мочевом пузыре ни капли в разлив не осталось, а он все тряс свое хозяйство в задумчивом мнемоническом оцепенении…
Поэтому, выйдя в коридор, юркнул мимо кабинета русского языка и литературы в директорскую приемную, где скучала над пишущей машинкой секретарша Леночка, – бывшая выпускница этой же школы – лениво перепечатывая одной рукой диету американских астронавтов, ныне пользующуюся бешеным спросом в качестве «кремлевской».
– Hallo honey! Please tell me where is our school’s library?[61]
– Брамфатуров, тебя что, с урока турнули? С контрольного сочинения?!
– Что значит – турнули? Сам ушел. По делу…
– Покурить?
– И покурить тоже. Кстати, ты какие куришь?
– Новые. «Ереван». Угостили. Пробовал?
– Нет, но горю желанием, и как я понял, только ты, Леночка, можешь утолить его!
– Кого? – наморщила лобик Леночка.
– Желание.
– Какое? – продолжала она в том же духе непонимания.
– То самое.
– Խուժան՜ – все поняла она и тут же перевела свою праведную реакцию с армянского на русский: – Хулиган!
– А-а, ты в этом смысле! – дошло наконец и до хужана-хулигана. А как дошло, так немедленно отрыгнулось. Четверостишием:
– Слыхала, слыхала о твоих подвигах, – сразу успокоилась Леночка. – И о поэтических, и в особенности о телепатических. Вся школа на ушах стоит. Учителя только про тебя и говорят: одни рассказывают, другие не верят… Вов, а это правда, что ты ответы на вопросы учителей узнаешь из их же мыслей?
– Неправда. К сожалению. Пробовал, ни черта не получилось. Они свои мысли экранируют методическими указаниями РОНО. Пришлось воспользоваться мысленными подсказками с мест…
– Серьезно?! – миндалевидные глазки Леночки округлились.
– Ты не представляешь, Леночка, как бы я хотел, чтобы это оказалось всего лишь шуткой, или на крайний случай антинаучным стечением обстоятельств. Но, увы! Горе мне, несчастному: мозг мой скоро совершенно атрофируется от отсутствия практики. Ведь читать чужие мысли, – не значит мыслить самому. Вот и сейчас сам не ведаю, что говорю, потому что мозги заняты твоими размышлениями…