Провозились они долго, куда дольше, чем рассчитывал детектив. Любовь Михайловна собиралась капитально: упаковывала одеяла и подушки, туго перевязывая их веревками, складывала одежду, посуду, еду…
– Там никто не бывал лет пятнадцать… – поясняла она. – Юльке дача без интересу, а Гарик все обещал хоромы купить за городом, да не успел… А я стара для дачных дел. И далеко она от Москвы. На перекладных не наездишься, – говорила она, упихивая чайник в один из многочисленных баулов, – потому Юлька никогда Гарику о ней не говорила. Чего говорить-то? Что есть, что нет, все одно. Цена ей копейка, даче нашей, хвастаться нечем…
Неожиданно она замерла.
– Так, а Юлю вы куда повезете? Сюда, на квартиру?
– Туда же, на дачу доставлю.
– Вот-вот, на дачу! А то здесь ее Гарик снова найдет и умыкнет! Вы уж ее к нам… Не знаю, как справляться будем… Дача-то наверняка прохудилась… Ох-ох, вот Юлька нам удружила!
Алексей вдруг вспомнил о деньгах.
– Погодите, Любовь Михайловна… Юля сказала, что приберегла деньги. И просила меня вам сказать о них.
– Какие еще деньги? – подозрительно воззрилась на него Любовь Михайловна.
– Какие – не знаю. Но лежат они под тумбочкой в вашей комнате!
– Что за деньги такие, – бормотала бабушка, направляясь в свою комнату, – откуда еще деньги?
– Пойди сюда, – позвала она детектива, – помоги!
Алексей вошел в ее комнату. Бабушка пыталась сдвинуть комод.
Он быстро огляделся. На звание «тумбочки» тут могли потянуть два предмета мебели: комод и ночной столик, правда, больше смахивающий на табурет с ящиком.
Коль скоро Любовь Михайловна уже ухватилась за комод, то детектив ей помог, сдвинул… И впрямь, под ним обнаружился изрядно запылившийся почтовый конверт. Детектив вознамерился было его вскрыть, но Любовь Михайловна выдернула у него конверт из рук.
Разорвала. Выпали доллары, несколько сотен – на глазок, чуть больше десяти. Не бог весть что, но все же деньги.
– И что я с ними? Куда?
– Если не будет хватать пенсии, то в любом отделении сбербанка вы сможете получить за них примерно тридцать тысяч рублей.
Бабушка поджала губы. Что-то ей не нравилось. Может, к обмену валюты непривычная?
У Алексея мелькнула мысль: предложить бабушке свою помощь в обмене денег. Но он сразу же от нее отказался: Любовь Михайловна, с ее недоверчивостью, с ее непониманием столь загадочных вещей, как курс доллара, могла его заподозрить в обмане. Что ему ни с какой стороны не нужно.
Благотворительность – вещь сложная, – не менее сложная, чем мошенничество. Точно так же требует психологического подхода и дара убедительности…
Короче говоря, Алексей соваться с предложением помощи не стал. Более того, он поскорее вышел из ее комнаты, чтобы не видеть, куда Любовь Михайловна перепрятала иностранные дензнаки…
Когда они загрузились во внедорожник Алексея, солнце уже клонилось к горизонту. Он ввел адрес в свой GPS, не надеясь на инструкции Любови Михайловны, – тем более что она всю жизнь пользовалась электричкой и сельским автобусом. Да уж, не наездишься на таких условиях в деревню!
…После двух часов пути, уже в сумерках, они подкатили наконец к пункту назначения. Оный представлял собой почти легший на землю и основательно прогнивший забор, бурьян в рост Михаськи и серый домишко, присевший на один бок. Окна скалились разбитыми стеклами. Дверь оказалась незаперта – замок давно сломан…
Внутри было пусто. Вынесли всё, как понял детектив из причитаний бабушки. «А рукомойник-то, кому же это он понадобился, старенький такой, жестяной!»
Михаська стоял посреди комнаты с выбитыми окнами и растерянно оглядывался. Должно быть, при слове «дача» ему что-то такое интересное представлялось, незнакомое и увлекательное. А тут полный разгром, да в виде последнего дизайнерского слова несколько кучек засохшего кала там и сям…
– Возвращаемся в машину! – решительно произнес Алексей.
– Я в Москву не поеду! – насупилась Любовь Михайловна. – Столько собирались, упаковывались – что ж, все зря? И потом, Гарик нас там найдет и убьет!
– Мы в другое место поедем, – ответил детектив, настойчиво тесня ее к машине, – где вы сможете нормально пожить несколько дней. И Юлю я вам туда привезу, не беспокойтесь. Там вы будете в полной безопасности, но при этом в приличных условиях. Люкса не гарантирую, но мебель там есть, окна и двери целы, наличествуют холодильник, плита… В общем, все что нужно.
– И где же это? – с подозрением поинтересовалась Любовь Михайловна.
– На даче. Моей.
Алексей не стал пояснять, что дача не совсем его, а Александры. Некоторое время назад, ради покупки нового жилья в Москве – просторного и в более экологически чистом районе, для будущих их малышей, когда Саша была еще беременна, – они продали дачу Киса, решив, что на семью им хватит одной, Сашиной… [2]Юридически она принадлежала Александре, а фактически служила их семье.
Сами они туда редко выбирались: дела держали их в городе – его сыщицкие, ее журналистские. Вырывались иногда в выходные или изредка на неделю. А так, чтобы на все лето, в их семье никак не получалось. Так что дача все больше простаивала…
Вот туда и повез Михаську с бабушкой Кис.
Добрались до места совсем затемно. Алексей отпер дом, зажег свет, впустил туда бабушку и мальчика. Михаська радостно пробежался по комнатушкам: ему все нравилось! Любовь Михайловна скептически осмотрелась. Проверила наличие воды в кране, убедилась в том, что холодильник работает, заглянула в комнаты…
– А я, чур, тут спать буду!
Михаська указал на диванчик на застекленной веранде.
– Еще чего! – воспитательным голосом отозвалась бабушка. – Вот тут ты будешь спать, в комнате, – и она указала на кровать, покрытую простыней в бело-синюю клетку.
– А ты где, бабулечка?
Она мельком глянула на Алексея. Понятно: ей неловко распоряжаться в чужом доме. Даже если Кис ей сто раз скажет «будьте как дома».
– Во второй комнате тоже есть кровать, – сообщил он. – Постельное белье и одеяла вот здесь, – указал он на встроенный шкаф.
– Да мы же свое взяли! Хоть и думала я, что дача моя развалилась совсем, но такой подлости от соседей не ожидала… Не ожидала, – повторила она, качнув седой головой.
Алексею показалось, что в глазах ее блеснули слезы. Но Любовь Михайловна вдруг бодрым голосом – слишком бодрым! – попросила его помочь перенести барахлишко из машины в дом.
Он перенес все баулы в дом, отдал ключи и пообещал держать связь. Мобильный телефон у бабушки имелся, к счастью, и пользоваться им она умела.
– Детектив! – позвала его Любовь Михайловна, когда он пересекал порог. – Ты вот что… Возьми вторые ключи от моей квартиры… Мало ли что… Может, сходишь через пару дней, фиалки польешь? Им водичку в поддоны наливать нужно, а?
Подавив вздох, Кис кивнул и взял ключи.
С чувством выполненного долга он вернулся домой уже далеко за полночь, а потом пил чай с Александрой на кухне, рассказывая ей об удивительном мальчике Михаське и обо всем этом удивительном семействе…
Александра слушала его внимательно вроде бы, но Алексей уловил в ее глазах некую рассеянность, какая-то иная мысль ее занимала.
…Он не ошибся. Дослушав его повествование, Александра, подлив ему чаю, села напротив и произнесла:
– Алеша, нам нужно уезжать из Москвы. Дети плохо переносят жару… И мы-то плохо, но дети особенно. И потом, я боюсь: вдруг леса вокруг Москвы начнут гореть? Торфяники? Такое уже было в семьдесят втором. В прессе пишут об опасности пожаров… Надо детей вывозить отсюда! В редакции я договорюсь…
Уж если Александра собралась на работе договариваться, – из-за которой сидела в Москве, по жаре, собирая материал для очередной статьи, – то дело ей представлялось весьма серьезным!
Алексей помнил семьдесят второй. Помнил ядовитый смог, окна, затянутые марлей, которую его мама постоянно опрыскивала водой…