Это не могло остаться незамеченным пронырливым Ходоковым, который сам недавно «умирал» на «очках», не чувствуя к этому никакого призвания. Но это было раньше, можно теперь сказать, что и не было этого вовсе, а в данный момент налицо был вопиющий факт — «душара» забивал болт на службу.
— Эй, возле писсуара протри! — накачивая голос беспредельной жутью, пробасил Ходоков.
— Я там уже протирал, — лениво ответил Лавров.
— Я не спрашиваю, протирал ты или нет, — Ходоков просто упивался зловещими тональностями, — я говорю, протри…
— Зачем протирать два раза в одном месте? — продолжал упорствовать Лавров.
— Ты чё, не понял, «душара»? — Ходоков решил расставить все козырные акценты. — «Дедушка» скажет, будешь десять раз протирать…
— Меня бабушка воспитывала, — нагло стебанулся Лавров.
Лицо Ходокова побагровело от такой вопиющей непочтительности.
— Э! Родной, ты чё там ещё вякаешь? — стал распаляться он. — А ну, иди сюда… Сюда иди, туловище!
— Так я и так здесь, — остановился Лавров и, опершись на швабру, нагло посмотрел на Ходокова. — Бить будешь или как?
Ходоков чуть было не поперхнулся своим собственным языком, но тут в сортир зашёл дежурный по роте младший сержант Медведев.
На его погонах уже красовались аккуратные стрелки новеньких лычек.
— Проблемы? — спросил Медведев, с одного взгляда определив степень напряжённости представившейся ему картины.
— Это кто у тебя? — панибратски спросил Ходоков. — Что за козырь?
— Дневальный, а что?
— Буреет твой дневальный… Ещё от маминых пирогов не отошёл, а уже буровит чего-то…
— Иди, я сам разберусь, — сказал Медведев и посмотрел на дневального, который всё ещё стоял, оперевшись на швабру, словно средневековый рыцарь. — Ну, Куклачёв, чего замер? Продолжай.
Закончишь здесь, падаешь на центряк. Ферштейн, зольдатен?
— Яволь, херре унтер-официер! — чётко ответил Лавров, звонко щёлкнув каблуками сапог.
Медведев едва сдержал улыбку: этот Лавров очень напоминал ему себя в первые месяцы службы. Но сейчас уступать симпатиям нельзя — это подрывает авторитет командира.
— Что за шум, товарищи солдаты? — На пороге сортира возник лейтенант Смальков. Его явно обуревала жажда деятельности, интерес к происходящему вокруг был искренним, он многое открывал для себя здесь.
— Всё в порядке, товарищ лейтенант… Проводим уборку туалета. — Медведев повернулся к Лаврову: — Продолжай. Руками… И чтобы как зеркало, я проверю…
— Почему руками? — удивился Смальков. — Есть же швабра!
— Мы всегда руками, — нахмурился Медведев. — Так чище!
Лавров с ехидным огоньком в глазах ждал, чем закончится перепалка.
— Но это же негигиенично, — продолжал вещать Смальков. — Не зря же человечество придумало швабру! В этой простой вещи — опыт миллионов, история и борьба! А вы, товарищ младший сержант, говорите, что так чище. Это заблуждение, мракобесие, боязнь нового.
Средневековье какое-то… Ещё древние инки…
— Не получится так чисто шваброй. — Медведев вёл себя как непробиваемый ретроград-мракобес. — Когда швабру выдумывали, писсуаров-то, поди, ещё не было. И у «очков» конфигурация попроще была. А тут сами смотрите, аэродинамика, с палкой не подлезешь…
— Как это, не получится? — завёлся Смальков, не привыкший оставлять поля боя. — Где у вас швабра?.
— Вот она! — Лавров протянул лейтенанту швабру.
— Ну-ка, товарищ рядовой, наденьте тряпку, — решительно распорядился Смальков и, как только команда была выполнена, принялся скоро елозить шваброй по фаянсовым поверхностям сантехники, воодушевлённо цокая языком и приговаривая: — Вот так…
Видите?. Плавно… с небольшим нажимом… Движения широкие, размашистые…
Личный пример — лучший педагогический приём. Смалькову было приятно, что он может продемонстрировать это на практике.
Лейтенант так увлёкся процессом, что не рассчитал усилия, и швабра, соскользнув с покатой поверхности, влепила мощную оплеуху видавшему не один призыв старому надтреснутому писсуару. Ветеран санитарно-технических войск жалобно хрустнул и, с грохотом упав на пол, развалился на несколько бесформенных кусков.
— Он вообще-то треснутый был, — почесал затылок Медведев. — И как назло — в мой наряд…
На звук прибежал Шматко, который сначала истошно заголосил нечто бессвязно-ругательное на своём старшинском «эсперанто» и только потом стал внятно отцифровывать ситуацию:
— Ёпэрэсэтэ! — Прапор склонился над останками писсуара как над павшим другом и, подняв налитые кровью глаза на дежурного по роте, устрашающе прорычал: — Медведев?! Это у кого такая… струя?! Он же, блин, почти новый был, мужа не еб… сидела… почти, б… Кто?!