Самый… А вместе мы — отличные мужики. Так, Соколов?
— Вроде логично, — понуро кивнул Сокол.
— Вот и отлично, — улыбнулся Шматко. — Ты это… в город хочешь?.
— Так точно!. А когда?.
— Например, сегодня… После обеда…
— А ротный отпустит?
— Был бы рядовым, не отпустил бы, — сказал прапорщик, — а ефрейтора отпустит… Я увольнительную сам у него возьму. Только так — ты лычки-то себе на погоны приделай, а то увал я буду на ефрейтора выписывать. Попадёшь патрулю — не отвертишься: нарушение формы одежды, и всё такое. Пару суток на «губе», а потом в нарядах сгниёшь.
А ты мне живой нужен, не сегодня-завтра каптёрку у меня будешь принимать. Пора тебе уже осваиваться…
— Разрешите идти подшивать лычки? — бодро спросил Сокол, предвкушая нежданную встречу с Варей, а потом добавил: — И спасибо за увольнительную, товарищ прапорщик.
— Э, Соколов, — усмехнулся старшина, — не знаешь ты, видеть, ещё прапорщика Шматко… А надо бы уже, почитай, целый год бок о бок, так сказать, в едином строю. А из «спасибы» твоей бушлата не сошьёшь, будет у меня к тебе небольшое задание, там надо купить кое-что, по мелочи.
— Есть, понял, всё будет в лучшем виде.
— Ну всё, свободен…
Соколов бежал в казарму чуть не вприпрыжку.
— Эх, был и я когда-то юным, триста лет тому назад… — вздохнул Шматко, вспоминая свою срочную службу.
Да, было время, любо-дорого вспоминать, город Приозёрск в Северном Казахстане, сержант Лаврович, вот уж кто действительно был автор-затейник. А чего только одни его словечки и выражения стоили:
«Конь педальный», «Можно Машку — за ляжку, и козу — на возу, а у нас — разрешите!», и самое незабываемое и поражающее точностью формулировки и лаконизмом образа, словно короткий японский стих-танкетка, есть у них такие: «Дурак-военный!»
Шматко вспомнил, как в сорокаградусную жару их учебная рота быстрым маршем следовала на полигон. Лаврович приказал надеть ОЗК и противогазы. И снова бегом. «Вешайтесь, „духи“!» — орал он в экстазе всесильной власти, а они, обёрнутые в непроницаемую для вражеских газов резиновую кожуру, бежали, бряцая оружием, надсаживаясь под тяжестью полных подсумков, задыхаясь, матерясь, таща на себе товарищей со стёртыми в кровь ногами. А сержант то отставал, то убегал далеко вперёд, то забегал сбоку и подкреплял свои приказы ударами кованых сапог.
Как они материли его тогда — смачно, с надрывом, вспоминая все грязные слова, изученные за свою недлинную жизнь. А потом, на полигоне, Лаврович, довольный собой, сидел на камешке, надвинув на лоб выцветшую панаму с огромной ромбовидной вмятиной на макушке.
Эта вмятина с неприличным названием «п…да» — признак дембеля.
Но своего дембельского альбома Лаврович так и не прочитал: за две недели до увольнения в запас он повёл молодняк на занятия по метанию боевых гранат. Один тормозной чудила вырвал кольцо и выронил эргэдэшку прямо себе под ноги, в окоп. Лаврович стоял рядом.
Он, кажется, вообще не думал — времени на это у его не было — оттолкнул «духа» в сторону и лёг на гранату.
— «Да, были люди в наше время», — ностальгически вздохнул Шматко. В его поле зрения попал спешивший к «чепку» «разрушитель писсуаров» лейтенант Смальков. Старшина смачно сплюнул на асфальт: — «Не то что нынешнее племя…»
А за два часа до этого Медведев устроил погребально-воспитательное шоу с назидательным смыслом с целью воспитания молодых бойцов.
Началось всё с того, что Лавров, выкурив сигарету, выбросил «бычок» не в урну, как полагается шарящему солдату, а на асфальт. Уж сколько раз твердили миру: «Не надо, б…, мусорить!» А всё не впрок.
Ладно с ним, с бычком, — что упало, то пропало, но это только так кажется, ибо свидетелем этой неприглядной сцены стал сержант Медведев, пребывавший с утра в нервическом настроении духа. В армии так бывает: ходит человек, смеётся, мечтает, тянет службу, и вдруг «бах» — депрессуха. Всё вокруг кажется серым, неуместным, дебильным и, что самое отвратительное, незыблемым и вечным, то есть таким, какое оно всё и есть на самом деле. А до дембеля ещё далеко… Жизнь идёт день за днём, но здесь она проходит мимо, ибо принадлежит не тебе, а командиру, Министерству обороны и Верховному главнокомандующему.
И бывает, что так накатит эта ботва, что выть хочется, как последнему шакалу. Вот и с Медведевым вышла такая история. А тут Лавров со своим «бычком». Кинул в сторону, как будто так и нужно, и двинул по своим «душарским» делам.
— Лавров, стоять! — неожиданно зло заорал Медведев.
Боец почувствовал, что сейчас лучше повременить со своими приколами, и замер на месте.