— Давай…
— Ты первый, — замотал головой Папазогло.
Лавров поднёс кружку ко рту, и в этот самый момент, как в плохом кино, в двери бытовки появился Ходоков, залетевший в караул и от этого факта пребывавший в самом отвратительном расположении духа.
— О-па! Чё тут за дела? — с порога взвился он. — Бухаем, воины?
Совсем охренели, «душары»?
— Это кисель, — побледнев, ответил Лавров. — Малиновый…
— Ну и борзота! Значит, на нарубываемся, пайку тихарим?
Он вырвал кружку у Папазогло и понюхал её содержимое.
— Так это…
— Рот закрой! Рано вам ещё киселями баловаться, службы ещё не хавали, а уже на сладенькое потянуло?
Одним большим глотком Ходоков осушил полкружки, не заметив, как округляются от этого зрелища глаза молодых.
— Лучше не пейте, — тихо сказал Папазогло, чем ещё больше распалил Ходокова.
— А то чё? — Держа кружку перед собой, он подался вперёд. — Опять на вилы лезешь, Папа зогло? А? Или ты, Лавруша, борзой? А?
Он демонстративно допил кружку и вытер губы рукавом хэбэ.
— Ну и что ты мне сделаешь? А, Попа загло? — Молодые понуро молчали — он сделал их на «раз, два, три». — Короче, взяли веники — и бегом на территорию. Тут люди в караул залетают, а молодняк кисели припивает — борзота вообще… На очках надо умирать в таком возрасте, а они — кисель… Охренеть…
Он отобрал кружку у Лаврова и залпом проглотил её содержимое.
Несостоявшиеся торчки вооружились вениками и приступили к исполнению своего воинского долга, Ходоков пошёл готовиться к наряду, а их место в бытовке заняла тёплая компания — Медведев, Гунько и Кабанов.
Гунько с заговорщицким видом уселся на стул возле тумбочки и подозвал к себе товарищей. Весь его вид говорил об исключительной важности происходящего. Кабанов и Медведев пока не врубались, в чём дело.
— Значицца, так, — начал Гунько. — Смальков у нас сегодня в карауле? В карауле… Ротный не дежурит? Не дежурит… Старшина? Уже свалил… Это значит, что звёзды как нельзя лучше выстроились для нас, друзья мои!
— Ты Митю не трелюй, Гуня, — сказал Медведев. — Чё за звёзды?
Какие дела?
Гунько сделал руками таинственные пассы и с возгласом «Але, ап!» распахнул дверцу тумбочки.
Оттуда на изумлённых бойцов смотрела добрая батарея пивных бутылок с жёлто-красными этикетками «Пенное».
— Не кисло, — присвистнул Кабан. — Знатная тема…
— Откуда? — спросил Медведев, доставая одну бутылку и вчитываясь в надписи на этикетке.
— Короче, это масть, помноженная на удачу, — хвастливо заявил Гунько. — После того как Зубов нас замурыжил на плацу, я зашёл в «чепок» минералки выпить, а Эвелина как раз чего-то там резала, просила подождать. А меня сушняк так заломал, что я сам в холодильник к ней залез. А там — пиво! Я ей: откуда? Она мне: не твоё дело, и две бутылки в откуп даёт. Тут я и подумал, что неплохо бы нам всё это заполучить оптом и устроить небольшой бурагоз. Ну и купил, как говорится, всю партию.
— Ну, Гуня, ты красавец, — оценил Медведев подвиг товарища. — Сейчас бы ещё воблочки к этой теме…
— Воблочки, — нахмурил Кабанов свой высокий лоб. — Кажется, я знаю, кто нам в этом поможет…
— Лавров! — прокричали они в один голос и, заперев тумбочку с заветным напитком, направились к двери.
Лейтенант Смальков в этот день впервые заступал в качестве начкара. Личный состав караула был выстроен на плацу. Как полагается, дотошный Смальков «гонял» бойцов на знание караульного устава.
Ходоков заученно бубнил скороговорку вызубренных уставных фраз, которые при многочисленном повторении начинают терять всякий смысл, а после прохождения службы забываются уже на следующий день. Но этот день был ещё далеко…
— …Часовому на посту запрещается: есть, пить, курить, спать, прислоняться к чему-либо, принимать…
— «Сидеть, лежать» пропустил, — полушёпотом заметил Нестеров, стоящий рядом в строю.
— Правильно, Нестеров, — сказал Смальков. — Сидеть, лежать, оправлять естественные надобности…
Ходокову неожиданно стало смешно, губы сами расползлись в улыбку, а в голове стало щекотно, словно через ноздрю кто-то щекотал мозг невидимым птичьим пером.
— Что смешного, Ходоков? — строго спросил Смальков.
— Слово смешное — «надобности», — с трудом сдерживая гогот, ответил Ходоков.
— Отставить! — оборвал его лейтенант. — Ничего смешного я здесь не нахожу!
— Извините, товарищ лейтенант!
Ходокову стоило больших усилий вернуть лицу серьёзное выражение, но внутренний бес словно тянул уголки его губ в стороны, а щекотка в голове становилась всё интенсивнее.