— Вряд ли… — логично рассудил Зубов. — Проверяющие уже бы на месте были… А их, как видишь, нету.
Все подразделения собрались на плацу.
— Часть! Равняйсь! Смир-р-рна! — скомандовал Бородин, и, окинув застывших в строю бойцов внимательным взглядом, заговорил: — Товарищи солдаты, сержанты, офицеры и прапорщики! В пятидесяти километрах от нашей части находится исправительно-трудовая колония усиленного режима. Час назад поступила информация… Двое заключённых, убив часового, завладели оружием и совершили побег. В связи с этим до поимки преступников в части объявляется повышенная боевая готовность! Усиливается караульная и внутренняя служба! И ещё…
Понятно, что преступников разыскивают. Милиция и внутренние войска подняты на ноги. Но сил у них недостаточно. Охватить весь район они не могут. Поэтому просили помочь нас. В общем, так, сынки! Приказать я вам не могу… Каждый решает сам… Кто согласен участвовать в операции по прочёсыванию местности, выйти из строя!
От общего строя отделилось несколько бойцов — не больше полутора десятков.
— Прошу учесть, — продолжил Бородин, — что в районе поиска расположено несколько детских летних лагерей!
Эта информация задела многих — из строя, один за другим, стали выходить бойцы, их становилось всё больше и больше.
Строй второй роты первыми покинули Зубов и Смальков. Следом за ними потянулись Медведев, Соколов, Кабан, Нестеров, Папазогло.
Лавров остался в строю, провожая выходящих ехидной улыбкой.
Шматко, тщательно взвесив все «за» и «против», вышел последним.
— Спасибо, сынки! — с надрывом произнёс Бородин. — Выступаем на рассвете! В четыре тридцать! Офицеры и прапорщики — в штаб на совещание! Солдаты и сержанты — получать паёк и дополнительные боеприпасы!
Рота вернулась в казарму. Добровольцы, которых набралось девятнадцать человек, стали споро собираться в дорогу. Нестеров и Папазогло сидели в углу казармы и наматывали портянки, когда к ним подошёл ехидно улыбающийся Лавров.
— Бойцы перед атакой? Грустим? Небось уже жалеете, что вызвались? — стал стебаться он над товарищами. — Сначала в герои подались, а теперь призадумались… Очко жим-жим… А? Нестеров… жим-жим?
— Лавров, тебе чего надо? — спокойно спросил Нестер. — Пасись, военный…
— Да так… Хотел пожелать ни пуха… — продолжал прикалываться Лавров. — Да ты ж у нас интеллигент. Послать нормально не сможешь.
— Зато я смогу, — сказал Папазогло. — Легко…
— О… Папазогло заговорило… — продолжал глумиться Лавров. — Тебя-то чего на подвиги потянуло? Ах, да… У тебя же отсутствует часть мозга, отвечающая за страх…
— Слышь, ты, солист… — послышался голос Медведева. — Не по таланту тексту набрал…
Лавров мгновенно скис.
— А я это… Подбодрить хотел… — стал отмазываться он. — Шутить пытаюсь.
— Ты чё, не видишь? Тут взрослые мужики… — без тени улыбки сказал сержант. — И шуток твоих детских не понимают. Давай сдавай автоматик и в люлю… И в туалет сходи… А то навалишь от страха.
Со всех сторон раздался дружный хохот.
— Вы чё, думаете, я испугался? — захорохорился Лавров. — Меня, между прочим, дома мама ждёт.
— Между прочим, у детей в детских лагерях тоже мамы есть… — заметил Медведев. — Свободен, клоун.
Лавров, понурив голову, срулил. А к Папазогло подошёл Кабан:
— Папазогло, ты в лесу ориентироваться умеешь?
— Что? — затупил воин.
— Ну, где север, знаешь?
— Знаю… — кивнул Папазогло. — Север там, где мох.
— Ни хрена, Папазогло… Север там, где холодно.
А Медведев беседовал с Нестеровым.
— Нестеров, а ты живого зэка видел когда-нибудь?
— Видел… — кивнул боец, — по телевизору.
— Смотри… — покачал головой сержант, — если что, стрелять придётся не по телевизору.
— Медведев! — послышался голос Гунько. — К старшине! Паёк получать!
У каптёрки Медведева поджидал Лавров:
— Товарищ младший сержант, разрешите обратиться?
— Не понял… — сверху вниз посмотрел на «клоуна» сержант. — Ты почему ещё не в кроватке?
— Я это… — замялся боец. — Разрешите и мне… со всеми…
Порою людям свойственно совершать странные поступки, хотя люди в военной форме совершают их реже остальных.
Добровольцы, экипированные по полной форме, выстроились на центряке в две шеренги. Командиры встали перед строем.
— Равняйсь! Смирно! — скомандовал Зубов, и строй застыл как взведённая пружина. — По порядку номеров рассчитайсь!