Никаких неприятностей за дверью не наблюдалось – разве что неприятности приняли облик леди средних лет в голубой косынке. Я отворил дверь и вежливо сказал:
– Добрый вечер! Чем могу служить?
– Сид, – сказала она, – можно войти?
Я пристально посмотрел на леди. Кажется, мы с ней незнакомы. Однако же очень многие незнакомые люди запросто называли меня по имени. Я всегда принимал это как комплимент.
Из-под косынки выбивались жесткие темные кудри, глаза прятались под темными очками, ярко-алая помада привлекала внимание к губам. Поведение женщины выдавало ее смущение, и она, похоже, дрожала под своим свободным бежевым плащом. Казалось, она пребывала в уверенности, что я ее узнаю́, но на деле произошло это только тогда, когда она нервозно оглянулась через плечо и я увидел ее профиль на светлом фоне.
Но и тут я не уверился до конца и осторожно спросил:
– Розмари?
– Послушай, – сказала она, протиснувшись мимо меня, как только я распахнул дверь пошире, – мне просто необходимо с тобой поговорить!
– Ну… входи, что ли.
Пока я запирал входную дверь, она остановилась перед зеркалом в прихожей и принялась развязывать косынку.
– Господи, ну и видок у меня!
Узел никак не хотел развязываться – пальцы у нее слишком сильно дрожали. Наконец она досадливо фыркнула, задрала обе руки и попросту стянула косынку с головы. Вместе с косынкой снялись и черные кудри, и я увидел куда более знакомую каштановую гриву Розмари Каспар, которая уже пятнадцать лет звала меня «Сидом».
– Господи, – повторила она, пряча в сумочку темные очки и доставая платок, чтобы стереть эту жуткую кричащую помаду, – я не могла не прийти! Я не могла не прийти!
Я смотрел на ее трясущиеся руки, слушал срывающийся голос и думал о том, сколько людей в таком состоянии я повидал с тех пор, как сделал своей профессией чужие беды и невзгоды.
– Идем, я тебе налью, – сказал я, понимая, что она и нуждается в этом, и ожидает этого. Эх, пропал мой спокойный вечерок! – Тебе виски или джину?
– Джину… с тоником… да все равно.
Не снимая плаща, она прошла за мной в гостиную и плюхнулась на диван, как будто у нее ноги подогнулись. Я мельком глянул в ее мутные глаза, выключил хохот из телевизора и налил ей успокоительную дозу дешевого джина.
– На, – сказал я, протягивая ей стаканчик. – Ну и какие у нас проблемы?
– Проблемы! – на секунду взвилась она. – Проблемы – это слабо сказано!
Я взял свой стаканчик и уселся в кресло напротив нее.
– Я тебя сегодня видел издали на скачках, – сказал я. – На тот момент проблема уже существовала?
Она сделала большой глоток.
– Да, еще как! А как ты думаешь, почему я притащилась на ночь глядя в твою чертову квартирку, в этом дурацком парике, когда могла спокойно подойти к тебе прямо там, на скачках?
– Ну и почему же?
– Да потому, что мне меньше всего хотелось бы, чтобы меня видели беседующей с Сидом Холли на ипподроме или за его пределами!
Я несколько раз выступал на лошадях ее мужа, давным-давно, когда еще был жокеем. Когда я еще был достаточно легким для гладких скачек, до того, как перешел в стипль-чез. До успеха, до славы, до падения, до сломанной руки… короче, в былые дни. С бывшим жокеем Сидом Холли она свободно могла говорить в любой момент. Но к Сиду Холли, который не так давно переквалифицировался в частные детективы широкого профиля, она могла прийти не иначе как в темноте и страхе.
Лет сорок пять ей было, наверное. Я впервые задумался об этом и только теперь осознал, что, несмотря на долгое шапочное знакомство, я никогда не приглядывался к ней достаточно внимательно, чтобы во всех подробностях запомнить ее лицо. Общее ощущение изысканной элегантности – это да, это я помнил. А опущенные кончики бровей и век, шрамик на подбородке, легкий, но заметный пушок на щеках – это все было для меня новостью.
Она вдруг подняла глаза и тоже стала пристально всматриваться в меня, словно и она никогда прежде как следует меня не разглядывала. Я подозревал, что для нее перемена оказалась куда более радикальной. Теперь я был уже не мальчишкой, которому она некогда довольно резко выдавала указания на предстоящую скачку, а мужчиной, к которому она пришла за помощью. Я успел привыкнуть к тому, что этот новый взгляд на меня вытесняет прежние, более непринужденные отношения. Мне не раз случалось сожалеть об этом, но ничего не попишешь, пути назад нет.
– Все говорят… – неуверенно начала она. – Ну, то есть… за прошлый год я не раз слышала…