Водоворот работы закрутил и Бориса. Его потащил кто-то за рукав, крича над ухом: «Давай со мной!.. Я носилки достал!» Схватив неотесанные, занозистые ручки носилок, Борис побежал вверх на гору, где работали землекопы.
Вскоре он потерял всякое ощущение времени. Не поймешь, в какой несчитанный раз он бежит с пустыми носилками в гору, а оттуда, пошатываясь от тяжести, идет к промоине. Дорога от земляного карьера до промоины освещалась фарами машин. Здесь, как в светлом коридоре, было место встреч, окликов, шуток, и Борис встретил здесь много знакомых.
Протащили носилки Джумаш и толстячок с мраморным румянцем, а за ними четким солдатским шагом прошли Бармаш и шофер с крупными рябинами. Продавщица автолавки, стимулировавшая целинников рулетом, шла с мешком земли за спиной, оглядываясь деловито то вправо, то влево, будто в коридоре ОРСа отыскивала нужный кабинет. На обратном пути встретились, в паре, высокий ленинградец Левка Сычев и Галя Преснышева. «Мужичок с ноготок» тащил сразу две тяжести: в руках носилки и огромные валенки на ногах. Шедшие сзади ребята «заводили» Сычева: «Лева, не мучь ребенка, возьми ее на ручки!» А увидев Бориса, закричали: «Товарищ корреспондент, отметьте в газетке Левку Сычева, комсомольца, тридцать шестого года рождения, уроженца города Ленинграда, специальность — шагающий экскаватор!» Левка молчал и дергал шеей в грязном бинте, будто в него пуляли снежками. Старшая Крохалева, в паре с девушкой, пронесла землю в своей бельевой корзине. Досталось и ей от острых языков: «Зять на теще капусту возил! Эх, и подлец Илюшка Воронков! Заставил тещу работать!» Крохалева улыбалась в ответ мягко и добро: «Ничего, сыночки, я хоть и слабая, а вытяжная. У меня спина без хрусту». Мефодин, с размякшей, прилипшей ко лбу челкой, буквально тащил за собой напарника, Сашку-спеца, покрикивая: «Давай, давай, жоржик! Пяток подписей тебе обеспечу!» Сгибаясь в коленях под тяжестью носилок с камнями, Сашка кряхтел: «Даю, даю! Прикинь еще пяток, работа аккордная!»
На горе, в земляном и каменном карьерах, горели огромные костры. Здесь Борис столкнулся с Воронковым и Антониной. «Вот это жизнь! Это, да!» — закричал Илья Борису. Цыганские его белки под лунным светом стали совсем синими. И вдруг, всегда подтянутый, всегда суховатый, вчерашний сержант засвистел по-разбойничьи: «Люблю всякую кутерьму! От тишины у меня скулы сводит!» Антонина, подпоясанная по модному пальто свернутым в жгут полотенцем, глядя на него, горестно-счастливо вздыхала: «Ох, и тяжко же мне будет с тобой, Илюшка! Ох, тяжко, чую. Да ладно уж…»
Удивила Бориса встреча с Кожагулом и старым учителем. Согнувшись в перебитой пояснице так, что отставала пола чапана, в другой поле Кожагул тащил землю. Галим Нуржанович нес на спине мешок с землей, лихо сдвинув на затылок горьковскую шляпу, по-молодому расстегнув старенькое пальтецо. Но было в его неподвижных, напряженных глазах мучительное желание снять на минуту мешок со спины и потереть грудь против сердца. «У него же коронарная недостаточность. Ему нельзя таскать тяжелое!..» — остановился Борис и опустил носилки. Но кто-то толкнул его в спину и не извинился, а выругался: «Не путайся, черт, под ногами!» И Борис снова схватил носилки и побежал в слепящий, колючий свет фар, в острые запахи разрытой земли и горячего человеческого пота, в лязг лопат, в людские крики, в стук топоров и буханье трамбовок, в работу — единую властительницу весенней ночи.
Передышку делали все разом, по команде бригадиров. И объявлялась она в самую последнюю минуту иссякающего терпения. Когда заволакивало уже глаза, ломило оттянутые носилками плечи, немели руки, особенно пальцы, когда смолкали шутки и смех в светлом коридоре и не хватало сил даже на разговор, тогда и раздавались крики бригадиров: «Перекур с дремотой!.. Десятиминуточка!..»
Оставив напарника стеречь носилки, Борис пошел в колонну. Он уверял себя, что идет за папиросами, забытыми в портфеле, но глаза его искали желтые квадраты освещенных окон автобуса. Колонна была темна и безлюдна, нигде ни голоса, ни шума шагов, и Борис радостно вздрогнул, увидев белевшее при луне женское лицо. Он подошел ближе и узнал Марфу, сидевшую на подножке машины.