— Стерегуть, подывытэсь! От кайданы турецьки, га?.. Вызволяйте мэнэ, пан прораб. И скорийше, бо мое дило поганэ. Мы ж з вамы в ёдну точку!
Прораб молча, резко повернулся, не дав Шполянскому даже прикурить, и пошел торопливо прочь. Постыдная и горькая тяжесть давила его душу.
Воронков, долго смотревший вслед Неуспокоеву, неожиданно разозлился:
— Вот и возись теперь с ним. Ей-богу, легче самую капризную машину отрегулировать!
— Так ведь то машина, — согласился завхоз.
— Вопрос о нем мы, конечно, поставим в полный рост. А в каком разрезе его ставить? Главное — товарищ растущий, подающий надежды, заметно работает над собой — и вдруг полная дефектная ведомость, а не растущий товарищ! Спрашивается: по какой же формулировочке ставить о нем вопрос?
— Обаятельный ты формалист, Воронков! — вздохнул Корчаков. — Без формулировочки ни шагу! А я ведь решил, по глазам твоим, что ты под цыганским солнцем родился.
Илья снял шапку и растерянно погладил круглую, по-солдатски стриженную голову.
— И будь я комсомолец, не выбрал бы я тебя в комсомольский комитет, не голосовал бы за тебя, Воронков, — безжалостно добавил Егор Парменович. — Жизнь в ногу пошла, один сержант не в ногу идет! Без формулировки дороги не видит.
Илья убито понурился, разглядывая напряженно каблук сапога, недавно еще зеркально сияющего, а теперь грязного и мокрого. Завхоз двинулся на выручку однополчанина.
— Оторвал? — спросил он весело.
— Оторвал.
— Сапог-то еще армейский, кажется?
— Армейский. Вон куда завел.
— Армейский сапог, имей в виду, в плохое место не заведет.
Не поднимая от сапога глаз, Илья сказал искренне: — Насчет голосования я, пожалуй, соглашусь с вами, товарищ директор. Не работаю я, конечно, над собой. Райком комсомола посылал меня на трехмесячные курсы переподготовки комсомольских работников, а я взял да на целину удрал.
Директор смотрел на Воронкова по-прежнему строго, и только один Борис видел, как дернулся у него левый ус, предвещая улыбку.
Илья вскинул голову и смело, вызывающе посмотрел на директора:
— Но будьте уверены, сумеем мы поговорить с человеком настоящими словами, сумеем и спросить, как он вообще коммунизм собирается строить!
— Вот и спроси! — сурово сказал Егор Парменович.
Мимо костра ползла очередная машина. Шедший головным парень в черном ленинградском полушубке выпустил из рук трос и подошел к костру. Он постоял молча, вглядываясь в сидевших у костра людей, молча же повернулся и пошел к машине.
— Что это он? — удивился Корчаков. — Родственников ищет или вора ловит?
— Пришел посмотреть, нельзя ли у кого из нас подпись выпросить, — объяснил, засмеявшись, завхоз. — Мы на его листке уже расписались, вот и ушел ни с чем.
— Это тот, о котором вы мне рассказывали? — посмотрел директор на Бориса. — Как его фамилия.
— Фамилию не знаю, — ответил Борис. — Его все зовут или просто Сашка, или Сашка-спец.
— Александр, Саша, вернись! — гаркнул Егор Парменович.
Парень вернулся к костру и, переминаясь на онемевших от лютой усталости ногах, тревожно поглядел на директора.
— Дай-ка мне взглянуть на твой бегунок, — сказал Корчаков.
Тревога в глазах Сашки усилилась. Он покорно вздохнул и полез за пазуху.
— Сколько же у тебя подписей не хватает? — вертел Егор Парменович лист, исписанный с обеих сторон.
Сашка покраснел и опустил глаза:
— Одной, последней, будь она неладна.
— По сути дела не знаю я тебя, парень, — сердито сказал директор, разглядывая серое, измученное лицо Сашки, его до крови изрезанные тросом пальцы. — Но ведь не отпуск ты просишь и не путевку в санаторий. Просишь оставить тебя на целине. Что ж, оставайся! — размашисто подписал он толстым, плотничьим карандашом. — А осрамишь ты мою подпись или нет — дело твоей совести, парень. Теперь захлопни рот и догоняй свою машину.
Сашка быстро повернулся и побежал. Лист с подписями он не спрятал, держал его за край, размахивая им на бегу.
Егор Парменович встал и, натягивая перчатки, обратился к Чупрову:
— Как вы насчет того, чтобы подняться на Шайтан-Арку? Скоро, наверно, Курман скомандует «по машинам!» и газанет на всю железку.
От сытости и от костра по телу Бориса разлилась приятная расслабленность. Не хотелось двигаться. Но он встал, и они пошли в гору.
Глава 34
Чтобы сердце горело
Директор шел, ступая по-стариковски на пятку и чуть приволакивая ногу. Незастегнутый его дождевик парусил. Борис шел сзади, устало горбясь.